Опасность патентов на программы

СФ:

Меня зовут Сьюзи Френкел, и от своего имени и от имени Мередит Колски-Льюис я хотела бы приветствовать вас на этом семинаре, проходящем в Новозеландском центре международного экономического права. Бренда Чоунер, которая представляет факультет Информационного управления Университета королевы Виктории, а не центр, который я только что назвала, будучи сотрудником факультета права, в действительности организовала новый визит Ричарда Столмена в Новую Зеландию и его поездку по Новой Зеландии, в том числе остановку здесь, в Веллингтоне, этим вечером. К сожалению, в настоящий момент она не может быть с нами, потому что она занята тем, чем мы занимаемся в университетах, то есть преподает.

Так что я с удовольствием приглашаю вас прочесть лекцию “Опасность патентов на программы”. У Ричарда Столмена есть ряд лекций, которые он предлагает, и после обсуждения с Брендой я выбрала эту тему в точности потому, что впервые в истории Новой Зеландии у нас проходят настоящие, несколько затянутые, но важные прения о реформе патентного права, и многие из присутствующих в этом зале принимают активное участие в дебатах, связанных с патентами на программы. Так что это кажется очень злободневным, очень своевременным. Итак, благодарим вас, Ричард, за это предложение.

Ричарда Столмена представлять не нужно. Тем не менее для некоторых из вас, кто не слышал о нем раньше — он организовал разработку операционной системы GNU. Я никогда раньше не слышала, как произносится “GNU”, и я посетила YouTube (что бы мы делали без YouTube)...

РМС:

О, вы не должны рекомендовать YouTube, потому что они распространяют в запатентованном видеоформате.

СФ:

Ценное замечание. Я рекомендую его только только для того, что я подумала: говорите вы G N U или GNU?

РМС:

Это сказано в Википедии. [Ответ — произносите его одним слогом, с отчетливым G.]

СФ:

Да, но я услышала вживую, как вы это говорите, на YouTube. Но все равно, важно то, что там нет собственностных ограничений. Но самое интересное — что Ричард получил много наград за свою работу. Самая для меня примечательная, а следовательно, та, о которой я собираюсь упомянуть,— это Премия Такеды за социальные и экономические улучшения, и я могу себе представить, что мы в этот вечер многое об этом услышим, так что присоединяйтесь к моему приветствию Ричарда.

РМС:

Прежде всего я хотел бы упомянуть об одной из причин, по которым я пью это [банка или бутылка с газировкой, но не кока-колой]: по всему миру проводится бойкот компании “Кока-Кола” за убийство руководителей профсоюза в Колумбии. Зайдите на сайт killercoke.org. Они говорят не о результатах употребления продукта — в конце концов, то же самое может быть верно для многих других продуктов — это убийство. Так что перед тем, как вы купите любой напиток, посмотрите на надпись мелким шрифтом и проверьте, не выпущен ли он компанией “Кока-Кола”.

Я известен прежде всего как человек, положивший начало движению за свободное программное обеспечение и руководящий разработкой операционной системы GNU — хотя большинство людей, которые пользуются этой системой, по ошибке считают, что это Linux, и думают, что начало ей было положено кем-то другим десятилетие спустя. Но сегодня я не собираюсь говорить ни о чем из этого. Я здесь для того, чтобы поговорить о юридических опасностях патентов на вычислительные идеи, вычислительные приемы и мысли о чем-то, что можно делать на компьютере.

Так вот, чтобы понять эту проблему, прежде всего вам нужно осознать, что патентное право не имеет никакого отношения к авторскому праву — они полностью различны. Что бы вы ни узнали об одном из них, вы можете быть уверены, что это не распространяется на второе.

Так, например, каждый раз, когда человек делает утверждение об “интеллектуальной собственности”, это разносит заблуждение, потому что это сваливает в кучу не только эти две области права, но также по меньшей мере десяток других. Все они различны, и в результате любое утверждение, которое высказывается якобы об “интеллектуальной собственности”,— это чистое заблуждение: тот, кто высказывает утверждение, либо заблуждается, либо пытается ввести в заблуждение других. Но во всяком случае это вводит в заблуждение, случайно или злонамеренно.

Защитите себя от этого заблуждения отказом от любых утверждений, в которых употребляется этот термин. Единственный способ делать осмысленные замечания и ясно мыслить о любом из этих законов — прежде всего отличить их от всех других и говорить или думать об одном конкретном законе, так чтобы мы могли понимать, как он на самом деле работает, а затем формировать выводы об этом. Так что я буду говорить о патентном праве и о том, что происходит в тех странах, которые допустили, чтобы патентное право ограничивало программы.

Итак, как работает патент? Патент — это явная монополия на применение определенной идеи, вводимая государством. В патенте есть часть, называемая заявками, которые описывают в точности, что вам не разрешено делать (хотя они написаны таким образом, что вы, вероятно, не можете этого понять). Это целая эпопея — понять, что эти запреты на самом деле означают, а они могут тянуться на многие страницы мелким шрифтом.

Итак, срок действия патента, как правило, составляет двадцать лет, что довольно много для нашей отрасли. Двадцать лет назад не было Всемирной паутины — огромное количество применений компьютеров лежит в области, которую двадцать лет назад невозможно было даже предложить. Итак, конечно, всему, что в ней делают, меньше двадцати лет — по меньшей мере в каком-то аспекте это ново. Так что если бы подавались заявки на патенты, все это нам делать было бы запрещено, и нам могут запретить делать все это в странах, которые были достаточно глупы, чтобы установить такие правила.

В большинстве случаев, когда люди описывают работу патентной системы, они материально заинтересованы в этой системе. Они могут быть патентными поверенными, или они могут работать в Патентном бюро, или они могут быть в патентном отделе мегакорпорации, так что они хотят, чтобы система вам нравилась.

Однажды в Экономисте на патентную систему указали как на “лотерею, поглощающую время”. Если вы когда-нибудь видели, как рекламируют лотерею, вы понимаете, как это работает: они держатся за очень малую вероятность выигрыша и не говорят о подавляющей вероятности проигрыша. Таким образом они преднамеренно и систематически предлагают необъективную картину того, что с вами, вероятно, произойдет, не доходя до фактической лжи ни о какой детали.

Точно таким же способом формируется общественное мнение о патентной системе: они говорят, каково это — выйти на улицу с патентом в кармане — или, в самом начале, каково это — получить патент, потом, каково это — иметь в кармане патент и то и дело вынимать его, указывать им на кого-то и говорить: “Отдай мне свои деньги”.

Чтобы скомпенсировать их необъективность, я собираюсь описать это с другой стороны, со стороны жертвы — каково это людям, которые хотят разрабатывать, или распространять, или работать с программами. Вам приходится беспокоиться о том, что в любой день кто-то может войти к вам, ткнуть в вас патентом и сказать: “Отдай мне свои деньги”.

Если вы хотите разрабатывать программы в стране, которая допускает патенты на программы, и хотите работать с патентным правом, что вам придется делать?

Вы могли бы попробовать составить список всех идей, которые можно найти в программе, которую вы собираетесь писать, если бы не тот факт, что вы этого не знаете, когда начинаете писать программу. [Но] даже когда вы закончили писать программу, вы не смогли бы составить такой список.

Причина в том... в процессе этого вы воспринимаете это одним конкретным образом — у вас есть мысленная структура, которую вы применяете к устройству своей программы. И поэтому это не дает вам увидеть другие структуры, которые кто-то мог бы использовать, чтобы понять ту же самую программу — потому что вы начинаете не с чистого листа — вы уже составили ее, держа в уме одну структуру. Кто-то другой, кто видит ее впервые, мог бы увидеть другую структуру, которая привлекает другие идеи, и вам было бы трудно увидеть, каковы эти другие идеи. Но тем не менее они реализованы в вашей программе, и эти патенты могли бы запретить вашу программу, если эти идеи запатентованы.

Например, предположим, что были бы патенты на графические идеи, а вы хотели бы нарисовать квадрат. Ну, вы осознали бы, что если бы был патент на нижнюю сторону, то он запрещал бы ваш квадрат. Вы могли бы записать “нижнюю сторону” в список всех идей, реализованных в вашем чертеже. Но вы могли бы не осознавать, что кто-то другой, с патентом на нижние углы, тоже легко мог бы подать на вас в суд, потому что он мог бы взять ваш чертеж и повернуть его на 45 градусов. И теперь ваш квадрат выглядит так, и у него есть нижний угол.

Так что вы не могли бы составить списка всех идей, которые, будучи запатентованными, могли бы запретить вашу программу.

Что вы могли бы попробовать сделать — это разузнать о всех идеях, которые запатентованы и которые могли бы быть в вашей программе. Так вот, вы на самом деле не можете этого сделать, потому что заявки на патенты хранятся в секрете по меньшей мере восемнадцать месяцев; и в результате Патентное бюро могло бы в данный момент обдумывать, выдавать ли патент, и вам они об этом не скажут. И это не умозрительная, не теоретическая возможность.

Например, в 1984 году была написана программа compress, программа для сжатия файлов с применением алгоритма сжатия данных LZW, и на тот момент на этот алгоритм сжатия файлов патента не было. Автор взял алгоритм из статьи в журнале. Это было время, когда мы думали, что назначение журналов по вычислительной технике — публиковать алгоритмы, чтобы люди могли воспользоваться ими.

Он написал эту программу, он выпустил ее, а в 1985 году был выдан патент на этот алгоритм. Но держатель патента был хитер и не сразу пошел по людям, приказывая им прекратить пользоваться алгоритмом. Он думал: “Давай-ка дадим каждому выкопать себе могилу поглубже”. Несколькими годами позже они начали угрожать людям; стало ясно, что мы не можем пользоваться программой compress, так что я попросил людей предлагать другие алгоритмы, которые мы могли бы применять для сжатия файлов.

И кто-то написал и сказал: “Я разработал другой алгоритм сжатия данных, который работает лучше, я написал программу, я хотел бы передать ее вам”. Так что мы собрались выпустить ее, а за неделю до того, как она была готова к выпуску, я прочел в еженедельной патентной колонке “Нью-Йорк таймс”, которую я изредка просматривал,— может быть, пару раз в год,— но по чистой случайности я увидел, что кто-то получил патент на “изобретение нового метода сжатия данных”. И вот я сказал, что нам лучше взглянуть на него, и разумеется, он распространялся на программу, которую мы собирались выпустить. Но могло бы быть хуже: патент мог бы быть выдан через год, или через два года, или через три года, или через пять лет.

Как бы то ни было, нашелся кто-то с другим, еще лучшим алгоритмом сжатия, который был использован в программе gzip, и почти каждый, кто хотел сжимать файлы, перешел на gzip, так что закончилось все как будто хорошо. Но чуть позже вы услышите кое-что еще. Конец был не совсем таким благополучным.

Итак, вы не можете узнать о патентах, которые в данный момент рассматриваются, несмотря на то, что они могут запретить вашу работу, как только они выйдут, но вы можете узнать об уже выданных патентах. Все они публикуются Патентным бюро. Проблема в том, что вы не можете прочесть их все, потому что их слишком много.

В США, по-моему, есть сотни тысяч патентов на программы; отслеживать их было бы огромной работой. Так что вам пришлось бы искать патенты, относящиеся к делу. И вы нашли бы множество таких патентов, но вы не обязательно нашли бы их все.

Например, в восьмидесятые и девяностые годы был патент на “естественный порядок пересчета” в электронных таблицах. Однажды кто-то попросил у меня копию этого патента, так что я заглянул в наш файл со списком номеров патентов. И тогда я открыл ящик, чтобы достать бумажную копию этого патента, скопировал его и отослал ему. А когда он получил его, он сказал: “Я думаю, что вы прислали мне не тот патент. В этом говорится что-то о компиляторах”. Так что я подумал, что может быть, у нас в файле был не тот номер. Я снова заглянул в него, и там, разумеется, было сказано: “Метод компилирования формул в объектный код”. Так что я стал читать его, чтобы понять, был ли это действительно не тот патент. Я читал пункты, и разумеется, это был патент на естественный порядок пересчета, но эти термины в нем не употреблялись. В нем не употреблялся термин “электронная таблица”. Фактически, то, что запрещал патент, было десятком различных способов реализации топологической сортировки — все способы, какие они смогли придумать. Но я не думаю, что там употреблялся термин “топологическая сортировка”.

Итак, если бы вы писали табличный процессор и попытались найти относящиеся к этому патенты с помощью поиска, то вы могли бы найти множество патентов. Но вы не нашли бы этого патента, пока вы не сказали бы кому-то: “А я работаю над табличным процессором”, а он сказал бы: “А вы знаете, что те, другие компании, которые делают табличные процессоры, попали под суд?” Тогда бы вы узнали.

Ладно, вы не можете найти все патенты с помощью поиска, но вы можете найти их много. А тогда вам придется выяснять, что они означают, что нелегко, потому что патенты написаны изнурительным юридическим языком, настоящее значение которого очень трудно понимать. Так что вам придется потратить много времени на дорогостоящие разговоры с юристом, объясняя, что вы хотите делать, чтобы узнать от юриста, позволено ли вам это делать.

Даже правообладатели патентов часто не могут осознать, что означают их патенты. Например, есть некто по имени Пол Хекел, который выпустил программу для отображения большого количества данных на небольшом экране, и на основании пары идей из этой программы он получил пару патентов.

Однажды я попытался найти простой способ описать то, на что распространяется пункт 1 одного из этих патентов. Я понял, что я не могу найти никакого более простого способа сказать это, чем тот, который был в самом патенте; а это предложение мне не удавалось удержать в уме целиком, как бы я ни старался.

И Хекел тоже не мог это проследить, потому что когда он увидел HyperCard, все, что он заметил, не имело ничего общего с его программой. Ему не приходило в голову, что его патент в том виде, в каком он был написан, мог бы запрещать HyperCard; но его юрист это понял, так что он стал угрожать Apple. А потом он стал угрожать клиентам Apple, и в конце концов компания Apple заключила с ним договор, который хранится в секрете, так что мы не знаем, кто в действительности победил. И это только иллюстрация того, как трудно для кого бы то ни было понять, что патент запрещает, а что — нет.

На самом деле, я однажды выступал с речью, и Хекел был в аудитории. И на этом месте он вскочил и сказал: “Это неправда, я просто не знал диапазона своей защиты”. А я сказал: “Ну да, именно это я и говорил”,— и тут он сел, и больше мне не пришлось отвлекаться на возражения Хекела. Если бы я сказал “нет”, он, вероятно, нашел бы способ поспорить со мной.

Как бы то ни было, после долгих и дорогих переговоров с юристом он даст вам примерно такой ответ:

Если вы что-то делаете в этой области, вы почти наверняка проиграете процесс; если вы что-то делаете в этой области, есть значительная вероятность проиграть процесс; и если вы действительно хотите быть в безопасности, вам остается обходить эту область стороной. Но есть заметная доля случайности в исходе любого судебного процесса.

Итак, чтобы теперь у вас были ясные предсказуемые правила ведения дел, что вы на самом деле собираетесь делать? Ну, есть три вещи, которые вы могли бы делать, чтобы решить проблему любого конкретного патента. Во-первых, избегать его, во-вторых, получить на него лицензию, а в-третьих, показать, что он недействителен. Так что я буду обсуждать это одно за другим.

Во-первых, есть возможность избежать патента, что значит не реализовывать то, что он запрещает. Конечно, если трудно сказать, что он запрещает, то может быть трудно сказать, чего достаточно, чтобы его избежать.

Пару лет назад компания Kodak подала в суд на Sun [за] пользование патентом на то, что относилось к объектно-ориентированному программированию, а в Sun не думали, что это было нарушением патента. Но суд решил, что это было нарушением; а когда другие смотрят на этот патент, у них нет ни малейшего представления о том, было это решение верным или нет. Никто не может сказать, на что этот патент распространяется, а на что не распространяется, но компании Sun пришлось выплатить сотни миллионов долларов за нарушение закона, который совершенно невозможно понять.

Иногда вы можете сказать, чего вам нужно избегать, и иногда то, чего вам нужно избегать — это алгоритм.

Например, я видел патент на что-то вроде быстрого преобразования Фурье, но оно выполнялось вдвое быстрее. Ну, если обычное БПФ достаточно быстро для вашего приложения, то это простой способ избегать того, другого. В большинстве случаев это работало бы. Время от времени вы могли бы пытаться делать что-то, где БПФ выполняется все время и его скорости только-только достаточно, если использовать более быстрый алгоритм. И тогда вы не можете избежать этого, хотя, возможно, вы могли бы подождать пару лет, когда появится компьютер побыстрее. Но такой случай будет редким. В большинстве случаев этого патента будет легко избежать.

С другой стороны, избежать патента на алгоритм может быть невозможно. Рассмотрим алгоритм сжатия LZW. Ну, как я объяснял, мы нашли более хороший алгоритм сжатия данных, и каждый, кто хотел сжимать файлы, перешел на программу gzip, которая применяла этот более хороший алгоритм. А причина была в том, что если вы просто хотите сжать файл и восстановить его впоследствии, вы можете сказать, чтобы люди пользовались этой программой, чтобы восстановить его; тогда вы можете пользоваться любой программой с любым алгоритмом и вас заботит только то, насколько хорошо она работает.

Но алгоритм LZW применялся и для другого; например, язык PostScript определяет операторы для сжатия и восстановления данных, сжатых с помощью этого алгоритма. Нет никакого проку в том, что у нас есть другой, лучший алгоритм, потому что он производит данные в другом формате. Они не совместимы. Если вы сожмете это алгоритмом gzip, вы не сможете восстановить это с помощью LZW. Так что независимо от того, насколько хорош ваш другой алгоритм и каков он, он просто не позволяет вам реализовать PostScript в соответствии со спецификациями.

Но я заметил, что пользователи редко просят свои принтеры сжимать что-то. Обычно единственное, чего они хотят от своих принтеров — это восстанавливать сжатые данные; и я также заметил, что оба патента на алгоритм LZW написаны так, что если ваша система только извлекает сжатые данные, то она не запрещена. Эти патенты написаны так, что они распространяются только на сжатие, и в них есть другие пункты, касающихся как сжатия, так и восстановления; но там нет пункта, который распространяется только на восстановление данных. Итак, я осознал, что если мы реализуем только извлечение данных для LZW, то мы будем в безопасности. И хотя это не удовлетворит спецификации, это в достаточной мере удовлетворит пользователей; этого хватило бы для того, что им на самом деле было нужно. И вот так нам удалось избежать двух патентов, буквально протиснувшись между ними.

Так вот, есть формат GIF, для изображений. В нем тоже применяется алгоритм LZW. Не прошло много времени, как люди определили другой формат изображений, названный PNG, что значит “PNG — не GIF” (“PNG's Not GIF”). По-моему, там применяется алгоритм gzip. И мы стали говорить людям: “Не пользуйтесь форматом GIF, это опасно. Переходите на PNG”. А пользователи отвечали: “Ну, может быть, когда-нибудь, но в браузерах он пока не реализован”, а разработчики браузеров отвечали: “Может быть, мы реализуем это когда-нибудь, но спрос у пользователей на это невелик”.

Ну, довольно очевидно, что происходило — GIF был фактическим стандартом. В результате просить людей перейти на другой формат вместо их фактического стандарта — это все равно, что просить всех в Новой Зеландии говорить по-венгерски. Люди скажут: “А, да-да, я выучу этот язык, когда все другие сделают это”. И таким образом, нам так и не удалось уговорить людей перестать пользоваться GIF, несмотря на то, что один из правообладателей тех патентов ходил от одного оператора сайтов к другому, угрожая им преследованием в случае, если они не смогут доказать, что все файлы GIF на сайте созданы с помощью санкционированных, лицензионных программ.

Так что GIF был опасной западней для большой части нашего сообщества. Мы думали, что у нас была альтернатива формату GIF, а именно, JPEG, но потом кто-то сказал: “Я только что просматривал свою стопку патентов”,— я думаю, это был кто-то, кто просто купил патенты и применял их для того, чтобы угрожать людям; и он сказал,— “и я обнаружил, что один из них распространяется на формат JPEG”.

Ну, JPEG не был фактическим стандартом, он был официальным стандартом, выпущенным комитетом стандартов; и у этого комитета тоже был юрист. Их юрист сказал, что он не думает, что этот патент действительно распространяется на формат JPEG.

Итак, кто прав? Ну, этот правообладатель судился с кучей компаний, и если бы суд вынес постановление, в нем было бы сказано, кто прав. Но я не слышал о решении; я не уверен, что оно когда-нибудь было. Я думаю, что они договорились на условиях, которые почти наверняка хранятся в секрете, а это значит, что мы не можем понять из этого, кто прав.

Это довольно незначительные случаи: один патент на JPEG, два патента на алгоритм LZW, применяемый в GIF. Так вот, вы могли бы удивиться, как вышло, что есть два патента на один и тот же алгоритм? Вообще-то такому быть не положено, но это случилось. А причина — в том, что у людей, оценивающих патенты, нет никакой возможности найти время на то, чтобы изучить каждую пару патентов, которые им нужно было бы изучить и сопоставить, потому что им не позволено уделять этому так много времени. А поскольку алгоритмы — это просто математика, то нет никакого способа сузить число заявок и патентов, которые вам нужно сопоставлять.

Понимаете, в области физического проектирования они могут воспользоваться физической природой того, что происходит, чтобы сузить этот набор. Например, в области химии они могут сказать: “Какие вещества берутся? Какие вещества получаются?” Если две различных заявки [на патент] отличаются в этом отношении, то они не касаются одного и того же процесса, так что вам нечего и беспокоиться. Но одни и те же математические выкладки можно представить способами, которые могут выглядеть очень по-разному, и пока вы не изучите вместе и то, и другое, вы не осознаете, что они говорят об одном и том же. И из-за этого случай, когда мы видим, что одно и то же патентуется [в программах] многократно, вполне обычен.

Помните ту программу, которую патент убил до того, как мы ее выпустили? Так вот, тот алгоритм тоже был запатентован дважды. В одной небольшой области мы видели, что это произошло в двух случаях, на которые мы наткнулись — один и тот же алгоритм был запатентован дважды. Ну, я думаю, я объяснил вам, почему это происходит.

Но один или два патента — это легкий случай. А как насчет видеоформата MPEG2? Я видел список более чем из 70 патентов, распространяющихся на него, и переговоры с целью найти способ лицензировать кому-нибудь все эти форматы заняли больше времени, чем разработка самого стандарта. Комитет по JPEG хотел разработать стандарт на его основе, но они отказались от этого. Они сказали, что патентов слишком много; не было никакой возможности сделать это.

Иногда патентуется особенность, и единственный способ избежать этого патента — не реализовывать эту особенность. Например, пользователи текстового процессора Xywrite однажды получили по почте версию, в которой была удалена одна возможность. Она состояла в том, что вы могли определять список сокращений. Например, если вы определяете “эксп” как сокращение слова “эксперимент”, то если вы печатаете “эксп-пробел” или “эксп-запятая”, то “эксп” заменялось бы автоматически на “эксперимент”.

Потом кто-то, у кого был патент на эту особенность, стал им угрожать, и они сделали вывод, что единственное, что они могут сделать — это убрать эту особенность. Так что они разослали всем пользователям ухудшенную версию без этой возможности.

Но они также связались со мной, потому что в моем редакторе Emacs подобная возможность была начиная с конца семидесятых. И она была описана в руководстве по Emacs, так что они подумали, что я, возможно, мог бы помочь им показать, что этот патент недействителен. Ну, я счастлив знать, что у меня в жизни была хотя бы одна идея, которую можно было бы запатентовать, но меня огорчает, что ее запатентовал кто-то другой.

К счастью, фактически этот патент был в конце концов признан недействительным, и частично — в силу факта, что я опубликовал его реализацию ранее. Но на тот момент они были вынуждены удалить эту возможность.

Так вот, удалить одну или две возможности — это, наверное, не катастрофа. Но когда вам приходится удалить полсотни функций, вы могли бы это сделать, но люди, скорее всего, скажут: “В этой программе нет ничего хорошего; в ней нет ни одной нужной мне функции”. Так что это, наверное, не решение. А иногда патент настолько широк, что он охватывает целую отрасль, например патент на шифрование с открытым ключом, который фактически сделал шифрование с открытым ключом по существу недосягаемым примерно на десять лет.

Так что это вариант с избеганием патента — часто возможный, но иногда — нет, и есть предел числу патентов, которых вы можете избегать.

Как насчет следующей возможности, возможности получения лицензии на патент?

Ну, правообладатель патента может не предлагать вам лицензии. Это его личное дело. Он мог бы сказать: “Я просто хочу прикрыть вашу контору”. Однажды я получил письмо от кого-то, чья семья занималась производством азартных игр, которые были, конечно, компьютеризованы, и ему угрожал правообладатель патента, который хотел прикрыть его предприятие. Он прислал мне этот патент. Пункт 1 звучал примерно как “сеть со множеством компьютеров, в которой каждый компьютер поддерживает множество игр и допускает множество одновременных сеансов игры”.

Ну, я уверен, что в восьмидесятых годах XX века был университет, который обставил аудиторию сетью рабочих станций, и на каждой станции была того или иного рода оконная среда. Все, что им нужно было бы сделать,— это установить несколько игр, и можно было бы показывать сразу несколько сеансов игры. Это так тривиально и неинтересно, что никто не стал бы возиться с публикацией статьи об этом. Никому не было интересно публиковать статью об этом, но это имело смысл запатентовать. Если бы вам пришло в голову, что вы могли бы получить монополию на эту тривиальную вещь, то вы могли бы с ее помощью прикрыть своих конкурентов.

Но почему Патентное бюро выдает так много патентов, кажущихся нам абсурдными и тривиальными?

Не потому, что те, кто оценивает патент, глупы, а потому, что они подчиняются системе, а в системе есть правила, и правила приводят к этому результату.

Понимаете, если кто-то сделал машину, которая делает что-то один раз, а кто-то другой конструирует машину, которая делает то же самое, но N раз, для нас это цикл for, а для Патентного бюро это изобретение. Если есть машины, которые могут делать А, и машины, которые могут делать Б, и кто-то конструирует машину, которая может делать А или Б, для нас это оператор if-then-else, а для Патентного бюро это изобретение. Так что у них очень низкие нормативы, и они следуют этим нормативам; а в результате получаются патенты, которые нам кажутся абсурдными и тривиальными. Я не могу сказать, имеют ли они юридическую силу. Но любой программист, который их видит, не может удержаться от смеха.

Во всяком случае, я был не в состоянии предложить ничего, что он мог бы сделать, чтобы помочь в этом деле, и ему пришлось закрыть свое предприятие. Но большинство правообладателей патентов предложат вам лицензию. Скорее всего, она будет довольно дорогой.

Но есть некоторые разработчики программ, которым получать лицензии особенно легко, в большинстве случаев. Это мегакорпорации. В любой отрасли мегакорпорации, как правило, владеют примерно половиной патентов, они взаимно лицензируют друг друга, и они могут принудить всех других к взаимному лицензированию, если те реально что-то производят. В результате они безболезненно управляются с лицензированием почти всех патентов.

Компания IBM в своем фирменном журнале, “Тинк”,— по-моему, в номере 5 за 1990 год,— о выгодах, которые получила IBM от своих почти девяти тысяч патентов США на тот момент (теперь их сорок пять тысяч или больше). Они писали, что одна из выгод состоит в том, что они собирали деньги, но главная выгода, которая, по их словам, вероятно, на порядок больше, состоит в “получении доступа к патентам других”, а именно, взаимном лицензировании.

Это значит не что иное, как то, что поскольку IBM, с таким множеством патентов, может заставить почти кого угодно предоставить им взаимную лицензию, то IBM избегает почти всех несчастий, которые патентная система принесла бы любому другому. Так что вот почему компании IBM нужны патенты на программы. Вот почему мегакорпорациям вообще нужны патенты на программы — потому, что они знают, что с помощью взаимного лицензирования они получают своего рода клуб для избранных на вершине горы. А все остальные из нас будут здесь, внизу, и мы никак не сможем взобраться туда. Понимаете, если вы гений, вы могли бы организовать небольшую компанию и получить какие-то патенты, но вы никогда не войдете в лигу IBM, что бы вы ни делали.

Так вот, многие компании говорят своим работникам: “Получайте для нас патенты, чтобы мы могли защищаться”, а подразумевают “применять их, чтобы попытаться получить взаимное лицензирование”, но это просто не работает, как следует. Эта стратегия безрезультатна, если у вас небольшое число патентов.

Предположим, у вас есть три патента. Один указывает туда, один указывает туда, один указывает туда, а кто-то там указывает патентом на вас. Ну, ваши три патента вам ничуть не помогут, потому что ни один из них не указывает на него. С другой стороны, рано или поздно кто-нибудь в компании обратит внимание, что этот патент на самом деле указывает на кого-то, и [компания] могла бы угрожать им и выжимать из них деньги — ну и что из того, что те люди не нападали на эту компанию?

Так что если ваш наниматель говорит вам: “Нам нужны какие-то патенты, чтобы защищаться, так что помогите нам получить патенты”, я рекомендую такой ответ:

Шеф, я вам доверяю, и я уверен, что вы применяли бы эти патенты только для того, чтобы защищать компанию, если на нее нападут. Но я не знаю, кто станет руководителем компании в ближайшие пять лет. Насколько я понимаю, ее могла бы купить Microsoft. Так что я на самом деле не могу полагаться на слово компании применять эти патенты только для защиты, если не получу заверения в письменном виде. Пожалуйста, дайте письменное заверение, что любые патенты, которые я предоставлю компании, будут применяться только для самозащиты и коллективной безопасности, а не для подавления, и тогда я с чистой совестью смогу получать патенты для компании.

Интереснее всего было бы поднять этот вопрос не просто в частном разговоре с вашим шефом, но на общем обсуждении в компании.

Еще могло бы случиться, что компания могла бы лопнуть, и ее активы могли бы пойти с аукциона, в том числе патенты; и патенты купит кто-то, кто намерен применять их для какой-нибудь мерзости.

Эту практику взаимного лицензирования очень важно понимать, потому что именно она разбивает аргумент сторонников патентов на программы, которые говорят, что патенты на программы нужны, чтобы защитить голодающего гения. Они выкладывают перед вами сценарий, состоящий из ряда маловероятных обстоятельств.

Итак, рассмотрим его. Согласно этому сценарию, есть блестящий конструктор чего бы то ни было, который долгие годы работал сам по себе на своем чердаке и вышел с улучшенным способом делать что-нибудь, все равно, что. И вот когда это уже готово, он хочет организовать предприятие и производить это в массовом количестве; и поскольку его идея так хороша, его компания неизбежно будет процветать — если бы не одно обстоятельство: большие компании будут конкурировать с ним и отнимут у него рынок. А потому его предприятие почти наверняка провалится, и тогда он будет голодать.

Ну, рассмотрим все маловероятные предположения, которые здесь делаются.

Во-первых, что он выходит с этой идеей, работая сам по себе. Это не очень вероятно. В области высокоразвитой техники прогресс движется в основном людьми, которые работают в отрасли, делают что-то и разговаривают с людьми из этой отрасли. Но я не говорю, что это невозможно, во всяком случае, само по себе.

Но все равно, следующее предположение состоит в том, что он собирается организовать предприятие, и оно станет процветать. Ну, только то, что он блестящий инженер, не означает, что он хоть что-то смыслит в управлении предприятием. Большинство новых предприятий разваливается; более 95 процентов, по-моему, разваливается за год или два. Так что вероятно, именно это с ним и произойдет, несмотря ни на что.

Ладно, предположим, что вдобавок к тому, что он блестящий инженер, который сам по себе вышел с какой-то великой идеей, он еще и талантливый предприниматель. Если он дока в управлении предприятиями, то его предприятие, возможно, не развалится. В конце концов, не все предприятия разваливаются, есть определенное небольшое количество, которые успешно работают. Ну, если он понимает в этом деле, то вместо того, чтобы стараться идти ноздря в ноздрю с крупными компаниями, он мог бы попробовать делать то, что лучше удается мелким компаниям, и получить больше шансов преуспеть. Он мог бы преуспеть. Но предположим, оно все равно развалится. Если он такой блестящий и дока в управлении предприятием, я уверен, что он не будет голодать, потому что кто-нибудь захочет взять его на работу.

Итак, ряд маловероятных обстоятельств — не очень впечатляющий сценарий. Но все равно, давайте его рассмотрим.

Потому что исходят они из утверждения, что патентная система “защитит” нашего голодающего гения, потому что он может получить патент на эту технику. А потом, когда IBM захочет конкурировать с ним, он скажет: “IBM, вы не можете конкурировать со мной, потому что у меня есть вот этот патент”, и IBM ответит: “О, мы больше не будем!”

Ну, а вот что происходит на самом деле.

IBM говорит: “О, как славно, у вас есть патент. Ну, а у нас есть вот этот патент, и вот этот патент, и вот этот патент, и вот этот патент, и вот этот патент, и все они распространяются на идеи, реализованные в вашем продукте, и если вы думаете, что вы можете побить нас по всем этим пунктам, то мы достанем еще. Так что давайте подпишем соглашение о взаимном лицензировании, чтобы никому не было обидно”. Так вот, поскольку мы предположили, что наш гений смыслит в предпринимательстве, он осознает, что у него нет выбора. Он подпишет соглашение о взаимном лицензировании, как это делает почти каждый, когда этого требует IBM. А потом, это значит, что IBM получает “доступ” к его патенту, что означает, что компания IBM будет вольна конкурировать с ним точно так же, как если бы никаких патентов не было, это значит, что предположительная выгода, которую он, по их заявлению, получил бы, обладая этим патентом, нереальна. Он этой выгоды не получит.

Патент мог бы “защитить” его от конкуренции с вашей или с моей стороны, но не со стороны IBM — не со стороны тех самых мегакорпораций, которые, согласно сценарию, ему угрожают. Заранее ясно, что в аргументации будет изъян, когда политические деятели, работающие на мегакорпорации, рекомендуют правила якобы потому, что эти правила будут защищать от них их мелких конкурентов. Если бы это действительно было так, они не были бы за эти правила. Но это поясняет, почему [патенты на программы] этого не делают.

Даже IBM не всегда может делать это, потому что есть компании, которые мы называем патентными троллями или патентными паразитами, и их единственное занятие — применение патентов для выжимания денег из тех, кто действительно что-то производит.

Патентные поверенные рассказывают нам, что просто чудесно, когда у вас есть патенты в вашей отрасли, но у них нет патентов в их отрасли. Нет патентов на то, как послать или написать письмо с угрозой, нет патентов на то, как подать в суд, нет патентов на то, как убедить судью или присяжных, так что даже IBM не может принудить патентных троллей к взаимному лицензированию. Но IBM рассуждает: “Наши конкуренты тоже будут вынуждены платить им; это просто часть деловых расходов, и мы можем с этим смириться”. IBM и другие мегакорпорации соображают, что им выгодно общее господство над всей деятельностью, которое они получают благодаря своим патентам, и они могут смириться с тем, что приходится откупаться от троллей. Так что вот почему им нужны патенты на программы.

Есть также определенные разработчики программ, которым получить лицензию на патент особенно трудно,— это разработчики свободных программ. Дело в том, что в обычной патентной лицензии есть условия, которых мы никак не можем выполнить, потому что обычные патентные лицензии требуют отчислений с каждой копии. Но когда программа дает пользователям свободу распространять копии и создавать новые копии, мы никак не можем определить количество существующих копий.

Если кто-то предложил бы мне патентную лицензию с платой в одну миллионную доллара за копию, общее количество денег, которые мне пришлось бы выплатить, вероятно, было бы в пределах моих возможностей. Может быть, это пятьдесят долларов, но я не знаю, пятьдесят это долларов, или сорок девять, или еще сколько-то, потому что я никак не могу определить количество копий, которые создали люди.

Правообладатель патента не обязательно должен требовать платы с каждой копии; он мог бы предложить вам лицензию за единовременную выплату, но такие суммы обычно велики, например сто тысяч долларов США.

А причина, по которой мы смогли разработать столько программ, уважающих свободу, состоит в том, что мы можем разрабатывать программы без денег, но мы не можем заплатить много денег без денег. Если нас будут принуждать платить за привилегию писать программы для общества, мы не сможем делать это помногу.

Это касается возможности получить лицензию на патент. Другая возможность — показать, что патент недействителен. Если страна считает патенты на программы в основном действительными и допустимыми, то единственный вопрос состоит в том, отвечает ли конкретный патент критериям. В суд имеет смысл идти только тогда, когда у вас есть аргумент, который мог бы убедить суд.

Что это был бы за аргумент? Вам нужно найти свидетельство того, что годы назад, до того, как была подана заявка на патент, люди знали об этой же самой идее. И вам придется сегодня найти то, что покажет, что это было общеизвестно в то время. Так что жребий был брошен годы назад, и если он выпал благоприятно для вас и вы можете доказать этот факт сегодня, то у вас есть аргумент, которым можно воспользоваться, чтобы попытаться показать недействительность патента. И это могло бы сработать.

Пройти через этот судебный процесс могло бы стоить вам больших денег, и в результате патент, который, вероятно, недействителен, является очень грозным оружием для запугивания, если у вас нет больших денег. Есть люди, которые не могут позволить себе защиту своих прав — таких много. Те, кто может себе это позволить,— исключение.

Вот три вещи, которые вы могли бы сделать с патентом, который запрещает что-то в вашей программе. Штука в том, что возможность каждой из них зависит от разных подробностей ситуации, так что иногда ни одна из них не возможна; и когда это происходит, ваш проект убит.

Но юристы в большинстве стран говорят нам: “Не пытайтесь заранее искать патенты”, а причина — в том, что наказание за нарушение больше, если вы знали о патенте. Так что на самом деле они вам говорят: “Закройте глаза и не открывайте. Не пытайтесь узнать о патентах, просто слепо принимайте свои конструктивные решения и надейтесь”.

И конечно, при каждом отдельном конструктивном решении вы, вероятно, не наступите на патент. Вероятно, с вами ничего не случится. Но шагов, чтобы пройти через это минное поле, так много, что очень маловероятно, что вы останетесь невредимы. И конечно, не все правообладатели патентов появляются одновременно, так что вы не знаете, сколько их еще будет.

Правообладатель патента на естественный порядок пересчета требовал 5 процентов выручки с продажи каждого табличного процессора. Можно представить себе оплату нескольких таких лицензий, но что будет, когда правообладатель номер 20 придет и захочет, чтобы ему выплатили оставшиеся 5 процентов? А потом, что будет, когда придет правообладатель номер 21?

Предприниматели говорят, что это забавный сценарий, но он абсурден, потому что ваше дело прогорит задолго до того, как вы дойдете до этого. Мне говорили, что две или три таких лицензии — и вы вылетаете в трубу. Так что до двадцати вы никогда не дойдете. Они появляются один за другим, так что вы никогда не знаете, сколько их там еще будет.

Патенты на программы — это дебри. Это дебри для разработчиков программ, но кроме того, это ограничение для каждого пользователя компьютера, потому что патенты на программы ограничивают то, что вы можете делать на своем компьютере.

Это сильно отличается от патентов, скажем, на автомобильные двигатели. Они ограничивают только компании, производящие машины; они не ограничивают ни меня, ни вас. Но патенты на программы и вас, и меня ограничивают, как и всякого, кто пользуется компьютерами. Так что вы не можете думать о них в чисто экономических терминах; мы не можем судить об этой проблеме в чисто экономических терминах. На кону нечто более важное.

Но даже в экономических терминах система работает против своего назначения, потому что ее предполагаемое назначение — содействовать прогрессу. Созданием этого искусственного стимула публикации идей она предположительно оказывает помощь в сфере прогресса. Но все, что она делает, противоположно этому, потому что основная работа в программировании состоит не в нахождении идей, а в совместной реализации тысяч идей в одной программе. А патенты на программы мешают этому, так что они с экономической точки зрения работают против своего назначения.

И есть даже экономическое исследование, показывающее, что это так — показывающее, что в отрасли, где много постепенных нововведений, патентная система в действительности может снижать капиталовложения в исследования и развитие. И конечно, она также создает другие помехи развитию. Так что даже если мы закроем глаза на несправедливость патентов на программы, даже если бы мы собирались рассматривать ее в сугубо экономических терминах, как это обычно предлагается, она все равно вредна.

Иногда отвечают, что “в других областях с патентами живут уже много десятилетий, и к ним привыкли, почему вы должны быть исключением?”

Так вот, в этом вопросе есть абсурдное допущение. Это все равно, что говорить: “У других есть рак, почему его не должно быть у вас?” Я полагаю, всякий раз, когда у кого-то нет рака, это хорошо, независимо от того, что случилось с другими. Вопрос абсурден из-за своего предположения о том, что каким-то образом у нас у всех есть обязанность страдать от ущерба, наносимого патентами.

Но внутри этого похоронен осмысленный вопрос, и этот осмысленный вопрос — “Какие различия между разными отраслями могли бы влиять на то, что является хорошей или плохой патентной политикой в этих отраслях?”

Есть важное фундаментальное различие между отраслями, касающееся того, сколько патентов типично будут запрещать или распространяться на части какого-нибудь одного продукта.

Так вот, у нас в голове есть наивная идея, от которой я пытаюсь избавиться, потому что она не верна. А заключается она в том, что на любой один продукт есть один патент, и этот патент распространяется на весь замысел этого продукта. Так что если вы проектируете новый продукт, то он не может быть уже запатентован и у вас есть возможность получить “патент” на этот продукт.

Все устроено не так. В XIX веке, может быть, это было так, но не сейчас. Фактически, отрасли распадаются на спектр по количеству патентов на продукт. В начале спектра стоит один, но сегодня такой отрасли нет; отрасли находятся в других местах спектра.

Отрасль, которая к этому ближе всего — производство лекарств. Несколько десятилетий назад действительно на каждый препарат был один патент, по крайней мере, в одно и то же время, потому что патент распространялся на целую химическую формулу того одного конкретного вещества. В те дни, если вы разработали новый препарат, вы могли быть уверены, что он еще не запатентован кем-то другим, и вы можете получить патент на этот препарат.

Но сейчас все устроено не так. Сейчас патенты шире, так что вы можете разработать новый препарат, а вам не позволено его производить, потому что у кого-то есть более широкий патент, который уже распространяется на этот препарат.

И могло бы даже быть несколько таких патентов, одновременно распространяющихся на ваш новый препарат, но это не будут сотни патентов. Причина состоит в том, что наша способность проводить биохимические манипуляции настолько ограничена, что никто не знает, как скомбинировать столько идей, чтобы сделать что-то полезное в медицине. Если вы можете скомбинировать пару из них, это уже хорошо на нашем уровне знаний. Но в других отраслях пользуются комбинациями большего числа идей для создания одной вещи.

На другом конце спектра находятся программы, там мы можем комбинировать в одной полезной разработке больше идей, чем кто бы то ни было еще, потому что наш предмет в основе своей легче, чем во всех других отраслях. Я предполагаю, что интеллект людей в нашей области такой же, как у людей в физических отраслях проектирования. Не то, чтобы мы были принципиально лучше, чем они; просто работа с нашим предметом принципиально легче, потому что мы работаем с математическими абстракциями.

Программа составляется из абстрактных компонентов, у которых есть определение, в то время как у физических объектов определения нет. Материя работает, как материя, так что благодаря косности материи ваша конструкция может не работать так, как она “должна” была бы работать. И с этим ничего не поделаешь. Нельзя сказать, что в материи ошибка и физическую вселенную нужно исправить. [В то время, как] мы[, программисты], можем выстроить замок, который покоится на линии нулевой толщины, и он стоит, потому что ничто ничего не весит.

Есть очень много сложностей, которые вам приходится преодолевать при физическом проектировании и о которых не нужно беспокоиться нам.

Например, когда я вставляю выражение if внутрь цикла while,

• мне не нужно беспокоиться о том, что если этот цикл while будет повторяться с неверной частотой, то выражение if могло бы начать вибрировать, войти в резонанс и рассыпаться;
• мне не нужно беспокоиться о том, что если он будет резонировать гораздо быстрее — скажем, миллионы раз в секунду — то он может начать генерировать радиочастотные сигналы, которые могут навести неверные значения в других частях программы;
• мне не нужно беспокоиться о том, что едкие жидкости из окружающей среды могли бы просочиться между выражением if и выражением while и начать разъедать связь между ними, пока не перестанут проходить сигналы;
• мне не нужно беспокоиться о том, как тепло, выделяемое моим выражением if, отводить через выражение while, чтобы выражение if от этого не сгорело; и
• мне не нужно беспокоиться о том, как извлекать вышедшее из строя выражение if, если оно развалится, сгорит, заржавеет, и заменять его на другое выражение if, чтобы опять заставить программу работать.

В этом отношении мне не нужно беспокоиться о том, как я собираюсь вставлять выражение if внутрь выражения while каждый раз, когда я создаю копию программы. Мне не нужно проектировать завод, чтобы создавать копии своей программы, потому что есть различные обобщенные команды, которые могут создавать копии чего угодно.

Если я хочу создавать копии компакт-диска, мне просто нужно записать образец; и есть одна программа, которой я могу сделать образец из чего угодно, записать любые данные, которые мне нужны. Я могу создать образец компакт-диска, записать его и отослать на завод, и они продублируют все, что я им пришлю. Мне не нужно проектировать новый завод для каждой вещи, которую я хочу дублировать.

При физическом проектировании вы очень часто вынуждены это делать; вам приходится проектировать продукты, исходя из возможностей производства. Проектирование завода может оказаться еще большей работой, чем проектирование продукта, а потом вам могут потребоваться миллионы долларов, чтобы построить этот завод. Так что все эти проблемы не позволят вам сложить вместе в одном продукте так много различных идей и заставить его работать.

Физическая конструкция с миллионом различных неповторяющихся структурных элементов — это гигантский проект. Программа с миллионом различных структурных элементов — пустяк. Это несколько сотен тысяч строк текста, несколько человек напишут это за несколько лет, так что в этом нет ничего особенного. Так что в результате патентная система давит на нас с пропорционально большей тяжестью, чем на людей в любой другой отрасли, где их сдерживает косность материи.

Один юрист провел исследование одной конкретной крупной программы, а именно, ядра под названием Linux, которое применяется вместе с операционной системой GNU, разработку которой я когда-то начал. С тех пор прошло пять лет; он нашел 283 различных патента США, каждый из которых, как оказалось, запрещал некоторое вычисление, проводимое где-то в программах Linux. В это же время мне на глаза попалась статья, в которой говорилось, что Linux составляет 0,25 процента всей системы. Так что, умножив на триста или четыреста, мы можем оценить число патентов, которые запрещали бы что-нибудь в целой системе, примерно в сто тысяч. Это только очень грубая оценка, а более точные сведения отсутствуют, поскольку попытка выяснить это была бы гигантской задачей.

Так вот, этот юрист не опубликовал список патентов, потому что это поставило бы разработчиков ядра под названием Linux в опасное положение, поскольку наказания в случае судебного преследования стали бы выше. Он не хотел им зла; он хотел продемонстрировать, насколько опасна проблема патентной сетки.

Программистам это понятно сразу, но политики обычно знают о программировании не много; они обычно представляют себе, что патенты в основном сходны с авторским правом, только несколько сильнее. Они представляют себе, что поскольку разработчикам программ не угрожает авторское право на их работу, то им не будут угрожать и патенты на их работу. Они представляют себе, что поскольку, когда вы пишете программу, у вас есть авторское право, [следовательно, подобным же образом,] если вы пишете программу, то у вас есть и патенты. Это не верно — так что как нам дать им представление от том, как в действительности действуют патенты? Как они в действительности работают в таких странах, как США?

Я нахожу полезным провести аналогию между программами и симфониями. Эта аналогия хороша вот почему.

И в программе, и в симфонии комбинируются многие идеи. В симфонии комбинируется много музыкальных идей. Но вы не можете просто выбрать кучу идей и сказать: “Вот моя комбинация идей, по вкусу ли она вам?” Потому что для того, чтобы они заработали, вам нужно все их реализовать. Вы не можете просто выбрать музыкальные идеи, перечислить их и сказать: “Эй, вам нравится эта комбинация?” Это[т список] нельзя услышать. Вам нужно записать ноты, чтобы реализовать все эти идеи вместе.

Трудная часть работы, то, в чем большинство из нас нисколько не смыслит, состоит в том, чтобы записать эти ноты так, чтобы все в целом звучало хорошо. Конечно, многие из нас могли бы выбрать музыкальные идеи из списка, но мы не знали бы, как написать хорошую симфонию, реализующую эти идеи. Только у некоторых из нас есть такой талант. Вот что вас ограничивает. Вероятно, я мог бы изобрести несколько музыкальных идей, но я не сумел бы довести их до какого-то результата.

Итак, представим себе, что сейчас XVIII век и государства Европы решили, что они хотят содействовать прогрессу в симфонической музыке, учредив систему патентов на музыкальные идеи, так что любую описанную словами музыкальную идею можно было бы запатентовать.

Например, можно было бы запатентовать применение определенной последовательности нот в качестве мотива, или можно было бы запатентовать группу аккордов, или можно было бы запатентовать ритмическую канву, или можно было бы запатентовать применение определенных инструментов самих по себе, или можно было бы запатентовать форму повторений в движении. Можно было бы запатентовать любой тип музыкальных идей, который можно было бы описать словами.

Так вот, представим себе, что сейчас XIX век, а вы — Бетховен, и вы хотите написать симфонию. Вы обнаружите, что гораздо труднее написать симфонию так, чтобы на вас не могли подать за нее в суд, чем написать ее так, чтобы она хорошо звучала, потому что вам пришлось бы все время протискиваться между всеми существующими патентами. Если бы вы на это пожаловались, правообладатели патентов сказали бы: “Ну, Бетховен, вы просто завидуете тому, что эти идеи впервые появились у нас. Почему бы вам не поискать собственных идей?”

Так вот, у Бетховена были свои собственные идеи. Причина, по которой его считают великим композитором, состоит в том, что у него были все эти новые идеи и он ими пользовался в работе. И он умел ими пользоваться так, чтобы они работали, то есть комбинировать их со многими хорошо известными идеями. Он мог вложить несколько новых идей в одну композицию с большим числом старых и проверенных идей. А результатом был отрывок, который был сомнителен, но не настолько, чтобы люди не могли привыкнуть к нему.

Для нас музыка Бетховена не кажется сомнительной; мне говорили, что она была такой, когда была новой. Но поскольку он комбинировал свои новые идеи с большим количеством известных идей, он мог дать людям возможность в определенной мере приспосабливаться. И они могли это делать, именно поэтому для нас эти идеи звучат вполне естественно. Но никто, даже Бетховен, не гениален настолько, чтобы заново изобрести музыку с нуля, не пользуясь никакими хорошо известными идеями, и сделать что-то, что люди захотели бы слушать. И никто не гениален настолько, чтобы он мог заново изобрести технику вычислений с нуля, не пользуясь никакими хорошо известными идеями, и сделать что-то, чем люди захотели бы пользоваться.

Когда технический контекст меняется так часто, вы попадаете в ситуацию, в которой то, что делалось двадцать лет назад, совершенно не адекватно современности. Двадцать лет назад не было Всемирной паутины. Так что люди, конечно, делали в те времена на компьютерах многое, но сегодня им нужно делать то, что работает со Всемирной паутиной. А это невозможно делать, пользуясь только идеями, которые были известны двадцать лет назад. И я предполагаю, что изменения в техническом контексте будут продолжаться, создавая для кого-то новые возможности получить патенты, которые помыкают всей отраслью.

Большие компании могут даже делать это сами. Например, несколько лет назад Microsoft решила сделать фальшивый открытый стандарт для документов и утвердить его в качестве стандарта, подкупив Международную организацию стандартизации, что они и сделали. Но они составили его с применением кое-чего, что у Microsoft было запатентовано. Microsoft достаточно велика, чтобы начать с патента, разработать формат или протокол так, чтобы в нем применялась запатентованная идея (не важно, помогает она или нет), таким образом, чтобы совместимость можно было обеспечить, только если вы тоже применяете эту же идею. А потом Microsoft может сделать это фактическим стандартом с помощью или без помощи подкупленных органов стандартизации. Одного ее веса ей хватает, чтобы заставлять людей пользоваться этим форматом, а это по существу означает, что они держат в тисках весь мир. Так что нам нужно показать политикам, что здесь в действительности происходит. Нам нужно показать им, почему это плохо.

Так вот, я слышал, как говорят, что причина, по которой Новая Зеландия думает о патентах на программы, состоит в том, что одна крупная компания хочет получить некоторые монополии. Ограничивать каждого в стране так, чтобы одна компания стала получать больше денег, совершенно не подобает государственным умам.

Итак, с этого момента я хотел бы начать отвечать на вопросы.

Вопрос.

Какова альтернатива?

Ответ.

Отсутствие патентов на программы. Я знаю, что это прекрасно работает. Я работал в отрасли, когда там не было патентов на программы. А это значит, что люди разрабатывали программы и распространяли эти программы различными способами, и им не приходилось беспокоиться о том, что на них за это подадут в суд правообладатели патентов, так что они были в безопасности. Патенты на программы не решают никакой реальной проблемы, так что нет нужды спрашивать, какое есть альтернативное решение.

Вопрос.

Как разработчики будут получать вознаграждение?

Ответ.

Многими способами. Патенты на программы не имеют к этому никакого отношения. Помните: если вы разрабатываете программы, то патенты на программы не помогут получить вам ничего из того, что вы хотите получить.

Разные разработчики программ хотят разного. В восьмидесятые годы XX века я разрабатывал некоторые важные программы, и вознаграждением, которого я хотел, было видеть, как люди свободно пользуются компьютерами. И я получил это вознаграждение, хотя и не сполна — свобода есть не у каждого. Но патенты на программы только помешали бы мне.

Другие разрабатывали программы, потому что они хотели денег. Патенты на программы угрожали и им тоже, и до сих пор им угрожают, потому что вы не получите никаких денег, если правообладатели патентов потребуют, чтобы вы отдавали все деньги им, или если они заставят вас закрыть предприятие.

Вопрос.

Как предотвратить плагиат, в то же время...

Ответ.

Плагиат к этому вопросу не имеет никакого отношения. Он не имеет к данному вопросу абсолютно никакого отношения.

Плагиат означает копирование текста произведения и заявление, что вы написали это сами. Но патенты не связаны с текстом какой бы то ни было конкретной работы. Они просто не имеют к этому никакого отношения.

Если вы написали работу и эта работа содержит некоторые идеи, а она их всегда содержит, то нет оснований думать, что патенты, выданные на эти идеи, принадлежат вам. Они скорее принадлежат многим другим, и половина из них принадлежит мегакорпорациям, и все они могут подать на вас в суд. Так что вам даже не надо беспокоиться [о плагиате]; вас приструнят задолго до того, как вы дойдете до момента, когда кто-то другой мог бы скопировать это.

Я боюсь, что вы путаете патенты с авторским правом. У них нет ничего общего друг с другом. Я вам объяснял, что патентная система делает с программами, но я думаю, что вы мне не верите, потому что вы слышали, как работает авторское право, и вы путаете одно с другим, так что то впечатление, которое вы получили о работе авторского права,.. вы просто предполагаете, что патенты работают так же — а это не так. Если вы пишете какие-то программы, авторское право на них будет принадлежать вам; но если ваша программа реализует идеи, если какие-то из этих идей запатентованы, то эти патенты принадлежат другим, и они могли бы подать на вас в суд.

С авторским правом вам не нужно опасаться, что когда вы сами пишете программу, у кого-то другого уже есть авторское право на нее и он может подать на вас в суд, потому что авторское право ограничивает только копирование. Фактически если даже вы напишете что-то идентичное тому, что написал что-то другой, если вы можете доказать, что не скопировали это, то это защищает вас с точки зрения авторского права, потому что авторское право занимается только копированием. Но авторское право распространяется только на авторские детали работы [т.е. не на идеи, которые она содержит], так что у него нет ничего общего с патентным правом в отношении того, с чем они имеют дело, и результаты их действия совершенно различны.

Так вот, лично я одобряю не все то, что люди делают с помощью авторского права, я выступал с критикой этого. Но это совершенно другой вопрос, не связанный с этим. Если вы думаете, что патентное право помогает кому-то, кто разрабатывает программы, это значит, что у вас совершенно неверное представление о том, что в действительности делает патентное право.

Вопрос.

Поймите меня правильно. Я — на вашей стороне.

Ответ.

Хорошо, но все-таки у вас неверное представление. Я не осуждаю вас за это, потому что вас просто неверно информировали.

Вопрос.

Если я пишу программу в коммерческих целях, получаю ли я хорошую защиту, если обращаюсь с ней как с черным ящиком и храню ее в секрете?

Ответ.

Я не хочу обсуждать этот вопрос, потому что я не одобряю этого, я думаю, что так поступать неэтично, но этот вопрос не имеет к этому отношения.

Вопрос.

Я это понимаю.

Ответ.

Я не хочу менять тему и хвалить что-то, что я считаю плохим. Но поскольку это перемена темы, я предпочел бы этого касаться.

Вопрос.

Наш Фонд исследований, науки и техники, я думаю, вероятно, это эквивалент вашего Национального научного фонда, предоставляет дотации на исследования и развитие, и кроме прочего, они довольно активно предлагают, чтобы идеи, которые они финансировали, по возможности были под охраной патентов.

Ответ.

Этого не должно быть в случае с программами, потому что программные идеи не должны быть патентоспособны никогда и ни для кого. Но вообще то, что вы здесь видите, является примером той общей развращенности нашего общества, в котором коммерческие цели ставятся превыше всего. Так вот, я не коммунист, и я не хочу отменять предпринимательство, но когда предпринимательство начинают ставить превыше всего, каждый аспект жизни ориентируется на предпринимательство, то это опасно.

Вопрос.

Итак, Ричард, если вы поговорите с фондом, возможно, вы смогли бы показать, что для такой небольшой страны, как Новая Зеландия, есть лучшие способы зарабатывать на программах.

Ответ.

Патенты на программы никому не помогают зарабатывать на программах. Они означают, что вы подвергаетесь опасности судебного преследования, если вы попробуете это делать.

Вопрос.

А это затрудняет Новой Зеландии как государству построение экономической базы с применением программ как части этой базы.

Ответ.

Простите, когда вы говорите “а это”, я не знаю, что вы имеете в виду. Патенты на программы затрудняют это для всех. Если Новая Зеландия разрешит патенты на программы, это затруднит всем в Новой Зеландии разработку и распространение программ, потому что вы будете подвергаться опасности судебного преследования. Патенты на программы не имеют никакого отношения к разработке программы, а затем применению ее каким-то образом.

Вопрос.

Так что Новая Зеландия, в терминах ее экономического развития, будет лучше защищена, если патентов на программы не будет.

Ответ.

Да. Понимаете, в каждой стране своя собственная патентная система, и они работают независимо, не считая того, что страны подписали договор, в котором сказано: “Если у вас есть патент в этой стране, вы в принципе можете подать заявку здесь, и мы будем судить о ней на основании того года, в котором вы подали ее там”. Но в остальном у каждой страны свои собственные критерии того, что можно запатентовать, и свое собственное множество патентов.

Так что в результате, если США допускает патенты на программы, а Новая Зеландия — нет, это значит, что все на свете, включая новозеландцев, могут получать патенты США на программы и преследовать нас, бедных американцев, у нас дома. Но если Новая Зеландия не допускает патенты на программы, это значит, что ни вы, ни мы не можем получить новозеландских патентов на программы, чтобы преследовать вас, новозеландцев, у вас дома. Можете быть уверены, что почти все патенты на программы будут принадлежать иностранцам, которые будут применять их, чтобы по существу вышвыривать любых новозеландских разработчиков программ, когда только у них будет возможность.

Вопрос.

Со времени процесса “Хьюз эйркрафт”, кажется, он был в девяностых годах XX века...

Ответ.

Я не знаю об этом процессе.

Вопрос.

Но в принципе в Новой Зеландии были патенты на программы. Речь не о том, чтобы нам вступить в область, где у нас их еще не было, они у нас есть.

Ответ.

Я не знаю, но мне сказали, что сейчас на законодательном уровне принимается определенное решение о том, допускать ли их. Но патентные бюро часто отзываются на влияние, которое мегакорпорации оказывают через ВОИС.

ВОИС, как вы можете понять из ее названия, которое расшифровывается как Всемирная организация интеллектуальной собственности, не служит ничему хорошему, потому что любое употребление этого термина несет заблуждение. ВОИС получает много средств от мегакорпораций и тратит эти средства на то, чтобы привозить должностных лиц из патентных бюро в идиллические места отдыха для обучения. Учат они их тому, как выворачивать законы так, чтобы допустить патенты в областях, в которых им быть не положено.

Во многих странах есть законы и постановления судов, в которых говорится, что программы как таковые патентовать нельзя, или что алгоритмы патентовать нельзя, или что “математические” алгоритмы патентовать нельзя (никто в точности не знает, что такое математический или нематематический алгоритм), и есть разные другие критерии, которые, если их толковать естественно, исключили бы патенты на программы, но патентные бюро выворачивают законы, чтобы все равно допустить их.

Например, многое из того, что на практике является патентами на программы, сформулировано так, что они описывают систему, включающую центральное процессорное устройство, память, устройства ввода-вывода, устройства выборки команд и средства выполнения этих определенных вычислений. В результате они явно записали в патент все части обычного компьютера, а затем они говорят: “Ну вот, это физическая система, которую мы хотим запатентовать”, но на самом деле они патентуют только определенную программу на компьютере. У них в ходу много уловок.

Патентные бюро в целом пытаются вывернуть закон, чтобы допустить больше патентов. В США патенты на программы введены в 1982 году постановлением суда — в Апелляционном суде, который рассматривает все патентные дела; этот суд неверно интерпретировал решение Верховного суда, вынесенное в предыдущем году, и неверно применил его. Так вот, кажется, что Апелляционный суд изменил свое мнение и пришел к заключению, что он все это время ошибался; и кажется, что это решение избавит от всех патентов на программы, если Верховный суд не отменит его. Сейчас Верховный суд рассматривает его и меньше чем через год мы узнаем, победили мы или проиграли.

Вопрос.

Есть ли в Штатах движение за принятие законодательного решения в случае, если процесс будет проигран?

Ответ.

Да, я выступаю за это уже около девятнадцати лет. Это битва, в которую мы вступаем вновь и вновь в самых разных странах.

Вопрос.

Где в вашей вселенной вы размещаете дело об I4i?

Ответ.

Я не имею никакого представления о том, что это такое.

Вопрос.

Это когда Microsoft по существу почти была вынуждена прекратить продажи Word, потому что было обнаружено, что они нарушили канадский патент.

Ответ.

А, это. Это просто пример того, как опасны патенты на программы для всех разработчиков программ. Мне не нравится то, что делает Microsoft, но этот вопрос к данному делу не относится. Нет ничего хорошего в том, что кто-то может подать в суд на разработчика программ и сказать: “Я не дам вам распространять такую программу”.

Вопрос.

Очевидно, мы живем в несовершенном мире, и в некоторых случаях патенты на программы создают нам трудности. Думаете ли вы, что нам следует ввести привилегии для исследователей, чтобы они могли обходить патенты так же, как авторское право допускает проводить исследования над материалом, на который распространяется авторское право?

Ответ.

Нет, искать частичные решения — это ошибка, потому что у нас есть гораздо лучшая возможность получить полное решение. Каждый, кто участвует в разработке, распространении и применении программ, кроме людей из мегакорпораций, когда они увидят, как опасны патенты на программы, они будут за полный отказ от патентов на программы. В то время как исключение для какого-то особого случая получит поддержку только со стороны людей, к которым это исключение относится. Эти частичные решения по существу отвлекают от цели. Люди начинают с того, что говорят: “А! Я уверен, что на самом деле мы не можем решить проблему, так что я остановлюсь на этом. Давайте предложим частичное решение”. Но эти частичные решения не делают разработку программ безопасной.

Вопрос.

Вы не стали бы, однако, возражать против частичного решения, которое не обязательно направлено против патентов на программы, например, вы не стали бы возражать против экспериментального применения, которое было бы хорошим решением для фармацевтического патента.

Ответ.

Против этого я бы не возражал.

Вопрос.

Но то, что вы говорите, означает, что вы не думаете, что это применимо к программам, поясните, пожалуйста.

Ответ.

Что-то, что спасает только немногих из нас или только определенные виды деятельности, или избавляет от половины патентов на программы, аналогично тому, чтобы сказать: “Ну, может быть, мы могли бы очистить часть минного поля, или мы могли бы уничтожить половину мин на минном поле”. [Это — улучшение,] но это не дает безопасности.

Вопрос.

Итак, вы говорили об одном и том же по всему миру. Каковы результаты? Государства изменили или не приняли патенты на программы?

Ответ.

Некоторые. Несколько лет назад в Индии была попытка изменить патентное право, чтобы оно явно допускало патенты на программы, и она не удалась. Несколько лет назад США предложили торговое соглашение, соглашение о бесплатной эксплуатации, с Латинской Америкой. И оно было блокировано президентом Бразилии, который сказал “нет” патентам на программы и другой скверной штуке, связанной с компьютерами, и это уничтожило весь договор. Очевидно, это все, что США хотели бы навязать остальному континенту. Но это не стоит на месте; есть компании, штатные сотрудники которых занимаются поиском способов, которыми они могли бы подчинить ту или иную страну.

Вопрос.

Есть ли по-настоящему надежные данные о том, что происходит в терминах экономики в инновационных сообществах в странах, где по существу нет патентов на программы?

Ответ.

Нет. Такие вещи измерить почти невозможно. На самом деле я не должен говорить, что их нет. Немного есть. Очень трудно измерить эффект патентной системы, потому что вы сравниваете реальный мир с несуществующим миром и невозможно сказать, что произошло бы.

Я могу сказать то, что до того, как появились патенты на программы, программы бурно развивались; не так, как сейчас, потому что, конечно, количество пользователей компьютеров было несопоставимо с нынешним.

Сколько было пользователей компьютеров в 1982 году, даже в США? Это была небольшая часть общества. Но разработчики программ были. Они не говорили: “Мы отчаянно нуждаемся в патентах”. Их не преследовали за нарушение патентов после того, как они разработали свои программы. Но есть небольшое [экономическое] исследование, в котором я видел, что патенты на программы, очевидно, привели не к росту исследований, а [к] сдвигу средств от исследований к патентованию.

Вопрос.

Ожидаете ли вы, что будет какой-то интерес к коммерческой тайне?

Ответ.

Нет. До того, как появились патенты на программы, много разработчиков программ хранило детали своих программ в секрете. Но они обычно не хранили в секрете никаких общих идей, потому что они осознавали, что трудность в разработке хороших программ состоит не в выборе общих идей, а в совместной реализации множества идей. Так что они публиковали [или] давали своим нанимателям публиковать в научных журналах любые новые интересные идеи, которые у них были. А сейчас они патентуют эти новые идеи. Это имеет очень мало отношения к разработке полезной программы, и просто давая людям узнать о некоторых идеях, они не передают им программу. Кроме того, большинство идей, тысячи идей, которые вы комбинируете в своей программе, и без того известны.

Вопрос.

Чтобы подтвердить это: я слышал интервью, его брали у одного из основателей PayPal, и он сказал, что он был совершенно уверен в том, что своим успехом он обязан на 5 процентов идее, а на 95 процентов ее исполнению, и это очень хорошо подтверждает вашу мысль.

Ответ.

Я согласен.

СФ:

Отлично. У Ричарда есть наклейки, которые, как я думаю, можно получить свободно.

РМС:

Бесплатно. А это [другие предметы] — для продажи.

СФ:

Итак, благодарю за участие. Это было великолепное обсуждение; спасибо, Ричард.