Интервью для OUGH!

---

Ричард Столмен, активист свободного программного обеспечения и разработчик программ, сохраняет статус легенды в мировом вычислительном сообществе. Он отвечает на все наши вопросы в интервью невообразимых размеров в двух частях, которое он дал OUGH!.

Часть I

Работая “системным хакером” в Лаборатории искусственного интеллекта MIT (т. е. членом команды, разрабатывавшей собственную операционную систему лаборатории), он стал свидетелем глубоких изменений, которые охватили отрасль программирования. Вплоть до того времени обычной практикой был свободный обмен между людьми, изменение и повторное использование системных программ, разработанных для машин того времени. В семидесятых годах XX века в отрасли программирования прекратили распространять исходный текст этих программ, и для пользователей компьютеров стало невозможным изучать и модифицировать их. К тому же новые законы об авторском праве сделали это незаконным.

Эта перемена потрясла его своей неэтичностью и коснулась его лично, поскольку сообщество хакеров, в котором он процветал, раскололось, когда две конкурирующих компании наняли большинство талантов лаборатории, чтобы разрабатывать несвободные продукты. Столмен пошел против этой тенденции и решил посвятить свою жизнь развитию свободных программ, у пользователя которых есть право применять программу любым способом, который тот сочтет уместным, изучать исходный текст, править его и даже перераспространять свои измененные версии среди других. В 1984 году он ушел из Лаборатории искусственного интеллекта MIT и начал разработку GNU, первой свободной операционной системы, которая сегодня, дополненная комплексом программ, разработанных молодым финским студентом Линусом Торвальдсом, образует GNU/Linux.

Сегодня она работает на большинстве серверов в Интернете, в научных учреждениях, на крупных предприятиях, в армии, а также в настольных компьютерах миллионов людей, которые отказались от лицензий на программы, сопровождающие Windows и MacOS. Они решили работать в системе, начало которой было положено Столменом и которую в дальнейшем развивали тысячи других людей по всему Интернету. GNU/Linux превосходит несвободные программы с технической точки зрения, и она доступна бесплатно, но Столмен настаивает на том, что это неплохие, но вторичные качества. Главное — свобода. Мы начинаем беседу, в которой речь пойдет об электронных правах.

Вы сказали: “В эпоху Интернета у нас меньше прав, чем в физическом мире”.

Да. Например, в США поставщики услуг Интернета могут отключить вас без суда, им не нужно доказывать, что на это есть причина. И в результате они могут подвергать вас цензуре. Если вы хотите напечатать листовки, выйти на улицу и раздать их, вы можете это сделать, вам не приходится упрашивать какую-то компанию: “Пожалуйста, помогите мне в этом”,— так что вы это можете сделать. Но чтобы делать это в Интернете, вам нужно сотрудничество оператора связи, регистратора доменных имен и, возможно, службы размещения сайтов, и если им не по нраву то, что вы делаете, или если им пригрозит кто-то, у кого много власти и кому не по нраву то, что вы делаете, то они могут просто прекратить вас обслуживать и подвергнуть вас цензуре.

У людей должно быть юридическое право на получение любого из этих видов услуг до тех пор, пока эти люди соблюдают договор со своей стороны. По-моему, в США положение таково, что телефонная компания не может произвольно разъединить вашу телефонную линию, пока вы продолжаете оплачивать свои счета и так далее: в этом случае им приходится продолжать предоставлять вам телефонные услуги, тут выбор не за ними. С подключением к Интернету должно быть то же самое. Выбор должен быть не за ними, им не должно быть позволено ставить свои собственные условия о дальнейшем предоставлении вам услуг.

Они должны предоставлять их как жилищно-коммунальные услуги?

Именно.

Эта зависимость от корпорации распространяется также на финансовые операции.

Это другой аспект, в котором цифровой мир предоставляет нам меньше прав, чем мир физический. Предположим, вы хотите не только раздавать листовки на улице, но и просить людей давать вам деньги на ваше дело. Они могут давать наличные, а вы можете наличные принимать, и вам для этого не нужно сотрудничество никакой компании. Как только вы получаете наличные, это настоящие деньги и вы можете их тратить. Но чтобы делать то же самое в цифровом мире, вам нужны услуги платежной компании, а эти компании тоже могут отключать вас по своему произволу.

Именно это случилось с WikiLeaks. После того как они выпустили информацию, неугодную (кроме прочих) правительству США, MasterCard и Visa прекратили принимать пожертвования для этого сайта.

Именно. Все эти уязвимости выявились на WikiLeaks, потому что правительство США решило заткнуть им рот и делало для этого все, что могло. Это нанесло большой вред, хотя все еще можно получить доступ к страницам WikiLeaks, если пользоваться нужным доменным именем. Им удалось-таки перерезать большинство пожертвований в WikiLeaks, и теперь работа сайта затруднена.

Организация получила широкую скандальную известность в США. Какова ваша точка зрения?

WikiLeaks делает нечто героическое. В США много прессы подчинено государству, как и во многих странах. Или лучше было бы сказать, что пресса подчинена деловым кругам, но в США государство работает на них, так что они хотят говорить о государстве хорошее. Я думаю, нам нужны законы, не позволяющие платежным компаниям прекращать оказывать услуги кому бы то ни было, если только компания не может это доказательно обосновать.

Технический прогресс дал начало новым формам контроля, но он привел также к новым способам протеста, несогласия и самоорганизации. Группа Anonymous представляет собой пример хактивистов.

Anonymous делает разное. Чаще всего Anonymous собирает множество людей, которые заходят в двери сайта организации, это толпа, так что они могут оказаться у кого-то на пути. Это сопоставимо с протестом перед зданием корпорации в физическом мире. И мы признаем это как демократичную политическую деятельность. Так что протесты группы Anonymous в Интернете также являются демократичной политической деятельностью. Конечно, репрессивные силы хотят определить это как преступление, а не как протест, и они пользуются сдвигами в технике как возможностью фактически поставить протесты вне закона.

Другое, что, как я думаю, возможно, делали члены группы Anonymous — это изменение текста на страницах сайтов для критики той организации, чей это сайт. Это виртуальный эквивалент размещения критического лозунга на плакате, что является вполне нормальной демократичной политической деятельностью, но они называют это “атакой” сайта. Слово “атака” употребляется для того, чтобы навести людей на мысль о том, что это что-то отличное от политического протеста, и посадить людей в тюрьму за протесты.

Среди хакеров слово “хакер” означает нечто совершенно отличное от того, что оно значит для обычной публики. Не могли бы вы пояснить это различие?

Вот уже сорок лет, с тех пор как я присоединился к сообществу хакеров в MIT, я с гордостью называю себя хакером. Я был нанят MIT в качестве системного хакера, чтобы улучшать систему. В то время мы применяли операционную систему под названием ITS[1], которую разработала команда хакеров в Лаборатории искусственного интеллекта; а потом они наняли в эту команду меня. Моей работой было улучшать систему. Слово “хакерство” имело более широкое значение, оно по сути означало игру мысли и расширение границ возможного.

Хакерство даже не обязательно связано с компьютерами.

Хакерство не ограничивалось улучшением операционной системы. Хакерством можно было заниматься в любой среде, не обязательно с привлечением компьютеров. Хакерство в широком смысле — это отношение к жизни. Чем вы увлекаетесь? Если это нахождение остроумных способов сделать то, что считалось невозможным, то вы — хакер. Одно из дел, которое считалось невозможным — взлом защиты на компьютерах. Так что какие-то люди, у которых были склонности к хакерству, попали в эту среду взломщиков защиты. Потом, примерно в 1981 году, журналисты узнали о хакерах и подумали, что хакерство — это взлом защиты. Вообще говоря, это не верно: во-первых, есть много способов заниматься хакерством, которые никак не связаны с защитой, а во-вторых, взлом защиты не обязательно является хакерством. Он является хакерством только тогда, когда вы делаете это остроумно, играючи.

Патенты на программы

Кроме электронных прав, вы участвуете также в кампаниях против патентов на программы. Такие компании, как Amazon, Google и Apple, не говоря о многих других, в настоящее время вовлечены в жаркие патентные войны.

Патенты — как мины для разработчиков программ. Меня не удивляет, что такой продукт, как телефон с Android, обвиняется в нарушении колоссального количества патентов, потому что это сложная программная система. Любая такая сложная программная система будет включать в себя тысячи идей, и если 10% этих идей запатентованы, это значит, что запатентованы сотни из этих идей. Так что любая крупная программа, вероятно, нарвется на сотни патентов, а система, то есть комбинация многих программ, вероятно, нарвется на тысячи патентов, а то и больше того.

Согласно закону, срок действия этих патентов составляет 20 лет с момента их подачи.

Для отрасли программирования это очень долго. Не забывайте, что каждый раз, когда меняется технический контекст, нам нужно приспосабливать многое из того, что мы делаем, к этому новому контексту. А это значит, что всем им нужны будут новые идеи, а если эти новые идеи патентуются, это сущее бедствие.

Чем программы так отличаются, что вы думаете, что к ним не следует применять патентную систему?

Патенты на программы — не типичный вид патента. Рассмотрим типичный случай: патенты на то, что делается на заводе. Эти патенты затрагивают только компании, у которых есть заводы и которые производят продукцию. Если все они могут жить с патентной системой, у нас, остальных, нет причин об этом беспокоиться. Но когда это программы, проблема в том, что они гораздо сложнее, чем что бы то ни было еще — по той причине, что проектировать программы принципиально легче, чем физические продукты.

Программы — это просто математика, а физическим продуктам приходится управляться с косностью материи. При этом будут происходить всевозможные неожиданности; у нас есть модели, чтобы попытаться предсказать, что будет происходить в физических системах, но никто не гарантирует, что эти модели верны.

В программах вы пользуетесь математическими конструкциями, и они делают то, что вы задали, а если это не так, то вы идете к разработчику компилятора и говорите: “У вас в компиляторе ошибка. Устраните ее, чтобы эта конструкция делала то, что ей положено делать”.

Вы не можете так обратиться к физическому миру, но к разработчику компилятора вы обратиться можете. Из-за этого проектировать программы легче, но люди доводят всякую возможность до ее предела. Так что вы даете людям более легкий вид проектирования, а они делают более крупные системы.

Так что в программе несколько человек за несколько лет могут спроектировать что-нибудь имеющее в своей структуре миллион элементов. Это был бы грандиозный проект, если бы это нужно было делать с помощью физической материи. Так что вы делаете такую сложную систему, и в ней будет тьма-тьмущая идей, а это значит, что она будет нарушать кучу патентов или по крайней мере обвиняться в нарушении кучи патентов.

Другими словами, бремя патентной системы для программ гораздо тяжелее, чем для чего-либо еще. Опасность угрожает всем разработчикам программ, и в патентных войнах, которые разразились в прошлом году или чуть ранее, вы это и видите: если вы разрабатываете большой сложный пакет программ, то на вас подадут в суд.

Чем это отличается, скажем, от патента на лекарство?

Патенты на препараты — другой особый случай. Потому что когда вы принуждаете бедные страны вводить патенты на препараты, а именно это делает Всемирная торговая организация, это делает препарат таким дорогим, что он становится недоступным для людей, и они умирают.

Людей, основавших ВТО, и ее руководителей следует отправить в Гаагу и судить за массовые убийства. Нам следует организоваться и требовать, чтобы наши правительства прекратили поддержку ВТО; на это есть тысячи причин. Организация предназначена для того, чтобы дать деловым кругам больше власти обращать демократию в надувательство.

Все так называемые “договоры о свободной торговле” в действительности предназначены для ослабления демократии и передачи политической власти деловым кругам. Есть веские доводы в пользу того, что международная торговля может сделать обе страны богаче, и если эти страны достаточно демократичны, чтобы богатство распределялось между всеми в обеих странах, то им это действительно выгодно. Однако так называемые “договоры о свободной торговле” составлены так, чтобы делать страны менее демократичными и гарантировать, что богатство распределяться не будет.

Это значит, что они уничтожают любые выгоды, к каким они только могли бы привести, даже если ВНП обеих стран возрастает. Что в этом хорошего, если весь прирост идет богатым (а именно это они делали в США по меньшей мере с 1980 года)?

Эти патентные войны были свидетелями того, как компании закупали арсенал патентов на программы только для того, чтобы защититься от тяжб...

Понимаете, компании, может быть, это и делали, но могло случиться, что у Google меньше патентов, потому что эта компания существует не так давно. Это может быть одним из случаев, в которых у них не у всех одно и то же положение и они не все взаимно зависимы, а если это так, то это было бы неприятно, потому что, в конце концов, Android — единственная до сих пор применяемая операционная система для смартфонов, состоящая по большей части из свободных программ, а это по меньшей мере дает нам отправную точку, чтобы попытаться управлять телефонами без несвободных программ.

Если система Android станет опасной и будет сметена патентами, то мы, вероятно, никогда не сможем получить телефон под управлением свободных программ.

Google собирается купить компанию Motorola, финансовые дела которой обстоят не блестяще, только чтобы получить доступ к ее патентам.

Это показывает, как патентная система становится помехой прогрессу. Когда есть достаточно патентов, распространяющихся на один продукт, с патентной системой становится просто трудно совладать. Я надеюсь, что им (Google) это удастся, удастся защитить себя, потому что при этом они заслоняют в некоторой степени и сообщество свободного программного обеспечения.

Вы за полную отмену патентов на программы?

Правильно, патенты не должны распространяться на программы. Имейте в виду, что не всегда можно разделить патенты на программные и непрограммные. Иногда один и тот же патент будет распространяться как на программы, так и на электрические схемы. Моя рекомендация — изменить закон так, чтобы там говорилось: “Если это программа, то она не нарушает никаких патентов по определению”.

Обмен файлами в одноранговых сетях и музыкальная/кинопромышленность

Вы часто высказывались против употребления слова “пиратство”.

Это грязное выражение! Они хотят сказать, что обмен морально эквивалентен нападению на корабли. Я не согласен с этой позицией, так что я не называю обмен “пиратством”. Я называю это “обменом”.

Я не против прибылей вообще. Я против несправедливого обращения с людьми. Любой конкретный метод ведения дел может быть, а может не быть сопряжен с несправедливым обращением с людьми.

Пример выбивающегося из сил артиста смешон, потому что существующая система делает очень немногое для выбивающихся из сил артистов. Она паршива. И если мы просто легализуем обмен, для выбивающихся из сил артистов не будет никакой разницы. Может быть, им это даже поможет.

Я думаю, что артистам следует выпускать музыку под лицензиями, которые явно допускают обмен, а некоторые так и делают. Дело в том, что этот аргумент против обмена несостоятелен.

Эти гигантские многонациональные компании хотят больше денег для себя, и они пользуются артистами как оправданием. Какие-то крохи перепадают и артистам, а еще есть немногие звезды, с которыми обращаются очень хорошо. Но нам не нужно делать их богаче.

То есть у людей должно быть право на некоммерческий обмен и повторное распространение музыки?

Музыки и любого опубликованного произведения. Потому что обмен — это хорошо, обмен выстраивает сообщество, так что обмен должен быть законным, поскольку есть возможности легко обмениваться.

Пятьдесят лет назад копировать и перераспространять копии некоммерчески было так трудно, что было все равно, законно это или нет. Но сейчас, когда это так легко, достигнуть того, чтобы люди перестали делать это, можно только с применением гадких драконовских мер, и даже они не всегда работают.

Но, я думаю, когда они становятся достаточно гадкими, они могут работать, но почему мы должны выносить эту гадость?

Музыкальная и кинопромышленность очень активно выступали за PIPA, SOPA и ACTA.

Они хотят установить несправедливые законы по всему миру, и в некоторых странах им это удалось. Я читал, что в Ирландии приняли закон, сходный с SOPA, по крайней мере так о нем говорят, но я еще не знаю никаких подробностей.

Эти законы несправедливы. Они предназначены для того, чтобы еще больше подчинить людей записывающим компаниям, так что это, конечно, неправильные законы, конечно, люди их ненавидят. Единственный вопрос — достаточно ли осталось демократии в любой отдельно взятой стране, чтобы люди могли остановить это?

Гражданам Европы следует действовать и организовываться с другими, чтобы ваша страна не ратифицировала ACTA, и убедить Европейский парламент проголосовать против. Спасите мир от этой несправедливости!

Недавно государственные органы провели акции по закрытию нескольких сайтов, таких как Mega-Upload.

Я не знаю, заслужил ли в конечном счете Mega-Upload того, чтобы его закрыли. Помните, что Mega-Upload — это предприятие, а не пример обмена. Обмен означает некоммерческое перераспространение точных копий. Так что у меня нет заключения конкретно о Mega-Upload.

Но я действительно думаю, что было нечто возмутительное в том, как его закрыли до того, как суд получил возможность решить, законно это или нет. Но тем временем проходил процесс против... по-моему, это называлось Hotfile, и истцы утверждали, что “это должно быть плохо, потому что оно похоже на Mega-Upload, который мы закрыли”. Это подтасовка, потому что никакой суд не решил, является ли Mega-Upload законным. Так что они указывали на это преждевременное закрытие как на доказательство того, что это плохо.

Я не знаю, может быть, это плохо. Это не тот вопрос, который меня сильно беспокоит. Меня больше заботит обмен через одноранговые сети, потому что это определенно хорошо.

О неприкосновенности частной жизни

Что вы скажете о таких службах, как Facebook и Gmail?

В жизни много вопросов, связанных со свободой, и контроль над своими собственными вычислениями является моим вкладом — я надеюсь — в представление о том, что такое права человека. Есть много других прав человека, которых заслуживают люди, и многие из них — тех, что относятся к другим сферам жизни,— переносятся в виртуальный мир.

Так что, например, что плохо в Facebook? Ну, он дает людям ложное впечатление конфиденциальности. Он дает вам думать, что вы можете выделить что-то как то, что разрешено видеть только вашим друзьям, не осознавая, что на самом деле это будет доступно вашим “друзьям” в Facebook, а не настоящим друзьям. И любой из них мог бы опубликовать это, так что это стало бы доступно всем; это могло бы быть опубликовано в газете. Facebook этого предотвратить не может.

Однако он мог бы предупреждать пользователей каждый раз, когда они начинают сеанс: “Осторожно, все, что вы разместите здесь — даже если вы говорите, что это должны видеть только определенные люди — все это может быть опубликовано по независящим от вас обстоятельствам. Так что дважды подумайте обо всем, что вы только публикуете здесь. И помните, что в следующий раз, когда вы будете поступать на работу, компания может потребовать, чтобы вы показали все, что есть в вашей учетной записи. Ваше учебное заведение также могло бы это потребовать. А если вы действительно хотите, чтобы ваши сообщения были конфиденциальными, не ведите их таким образом”. Вот одна из тех вещей, которые им надлежит делать.

Facebook — машина слежки, он собирает колоссальные количества личных данных, и схема его деловой практики состоит в злоупотреблении этими данными. Так что вы вообще не должны пользоваться Facebook.

И хуже того — Facebook ведет слежку даже за людьми, у которых нет учетных записей Facebook. Если вы видите на странице кнопку “Нравится”, то Facebook знает, что ваш компьютер посетил эту страницу. И это не единственная компания, которая занимается этим; по-моему, это делает и Twitter, и Google+, так что это практика, которой подражают. И это дурно независимо от того, кто этим занимается.

Facebook делает еще кое-что: он пользуется изображениями людей в коммерческой рекламе и не дает им возможности отказаться.

Эрик Шмидт, известный по Google, пару лет назад сказал, что если у вас есть что-то, что вы хотите скрыть ото всех, то вам, может быть, не нужно этого делать.

Это смешно. Какого рода вещи вы хотели бы скрыть ото всех?

Может быть, вы планируете протест. В наши дни правительства нередко клеймят диссидентов как террористов и применяют к ним электронную слежку, чтобы срывать их протесты и фактически саботировать демократию.

Эти социальные среды утверждают также, что они играли очень важную подрывную роль в восстаниях на Ближнем Востоке.

Может быть, это и так, но помните, что они не расположены в странах Ближнего Востока, так что у них нет серьезного мотива опасаться этих правящих режимов.

Когда, скажем, правительство США хочет смять несогласных, эти компании, скорее всего, предложат помощь. Если не добровольно, то их все равно к этому принудят.

Вы также известны тем, что не пользуетесь сотовым телефоном, чтобы защитить неприкосновенность своей личной жизни.

Конечно. Каждый мобильный телефон — устройство слежки и наблюдения. Вы могли бы помешать своему телефону передавать ваше местоположение, определенное по спутниковой системе навигации, если у вас телефон контролируется свободными программами (хотя таких телефонов очень мало), но система все равно может довольно точно определить, где находится телефон, даже без активной помощи со стороны телефона.

Правительство США говорит, что у него должна быть возможность собирать все эти сведения даже без ордера. То есть даже без ордера из суда. Так что это показывает, насколько правительство США уважает права человека.

Некоторые люди пользуются TOR и другими программами, чтобы скрыть свою личность в сети.

TOR — это очень хорошая штука. Он помогает защитить людей от Старшего Брата. А под Старшим Братом я подразумеваю, например, правительство Ирана, Сирии, США или любой другой страны, которое не признает прав человека.

Часть II

Вторая часть интервью — о свободных программах и их функциях.

Во второй части интервью мы начали с разговора о свободных программах и попросили дать им определение.

“Свободная программа” значит “программа, которая уважает свободу пользователя и его сообщество”. Если есть программа, то может быть только два варианта: либо пользователь контролирует программу, либо программа контролирует пользователей.

Первый случай — свободные программы, поскольку для того, чтобы у пользователей был фактический контроль над программами, нам нужны определенные свободы. В этих свободах заключаются критерии свободной программы.

Если у пользователей нет контроля над программой, то программа контролирует пользователей, а разработчик контролирует программу. Это значит, что программа представляет собой орудие несправедливой власти.

Итак, свободная программа — это программа, которая уважает свободу пользователя, а идея движения за свободные программы состоит в том, что несвободные программы — это несправедливость, так что давайте положим этому конец. Сначала давайте уйдем от них, а затем давайте поможем уйти от них всем другим. Давайте положим конец этой несправедливости.

И, разумеется, под словом “свободный” вы не подразумеваете просто “бесплатный”, вы имеете в виду гораздо большее.

Я имею в виду “свободный” от слова “свобода”.[2]

Вы упоминали, что есть определенные свободы, которые программа должна уважать, чтобы называться свободной. Что это за свободы?

Свобода ноль

Свобода выполнять программу, как вам угодно.

Свобода один

Свобода изучать исходный текст и править его, чтобы заставить программу проводить ваши вычисления так, как вам угодно.

Свобода два

Свобода помогать другим, то есть распространять точные копии, когда вам угодно.

Свобода три

Свобода вносить вклад в свое сообщество — свобода распространять копии своих модифицированных версий, когда вам угодно. (Это предполагает, что вы сделали модифицированную версию, потому что не все делают это.)

А чтобы поддержать это, вы организовали фонд, Фонд свободного программного обеспечения.

Ну, помните, что это не просто теоретическая цель. Я хотел сделать возможным свободно пользоваться компьютером. Это невозможно, если от вас требуется применять несвободные программы, а когда я приступил к этому в 1983 году, других способов заставить компьютер работать не было. У компьютера должна была быть операционная система, а все операционные системы были несвободны, так что у вас должны были быть несвободные программы.

Так что, чтобы сделать свободу реальной возможностью, было необходимо разработать операционную систему из свободных программ. Я хотел сделать реально возможным пользоваться компьютером и обладать свободой, а это означало организацию проекта по разработке программ, чтобы разработать все программы, которые были нужны, и это операционная система под названием GNU. Вот почему была конкретная работа, которую нужно было проделать. Я хотел идти дальше простого заявления об абстрактной философской позиции и перейти к практической работе над тем, чтобы сделать свободу реальной возможностью.

А почему вы ощущали, что доступ к исходному тексту программы является неотъемлемым правом людей?

Почему люди должны быть свободны? Есть люди, которые не верят в свободу, и с ними вы не можете логично спорить. Есть принципиальное различие в ценностях. Как только вы признаете, что контроль над своими программами — единственный способ жить свободно и пользоваться компьютерами, вам остается настаивать на свободных программах, если вы хотите свободы.

Но чем программы отличаются от других продуктов? Когда поставщик продает стул, он ожидает... [Столмен прерывает]

Программы не похожи на такие вещи. Программы выполняют сложные действия, а стулья — нет. Невозможно сконструировать стул, который выполнял бы с вами манипуляции и контролировал, что вы делаете. Как правило, вы сидите на стуле и контролируете то, как вы сидите. Стул может быть более или менее удобным, но он не станет перемещать вас в другое здание, выбрасывать вас на улицу или преподносить всякого другого рода сюрпризы, которых вы не ожидаете. Едва ли в нем будет игла, которая будет вводить в вас какой-то препарат.

Программы, в отличие от этого, выполняют гораздо более сложные действия, а у несвободных программ нередко бывают вредоносные особенности, сопоставимые с такой иглой. В Windows нашли шпионские функции. Там есть также лазейки, которые позволяют тем, кто знает, как управлять ими, вытворять с пользователем разные вещи.

Другими словами, Microsoft может делать пользователям Windows абсолютно все: у этой компании есть полный контроль над их компьютерами, она может взять у них все, что угодно, она может саботировать их, как угодно. Если вы пользуетесь несвободной программой, вы беззащитны перед ее разработчиком, а разработчики по сути говорят: “Вы должны просто доверять нам, потому что, конечно, такая большая корпорация, как наша, никогда не причинит вам зла”.

Кроме программ, компании сегодня пытаются вмешиваться в то, что пользователи на самом деле могут хранить в своих устройствах. Одно из их орудий контроля пользователей — применение фирменных форматов электронных книг.

Это подрывает традиционные свободы читателей. Пример, который я бы привел,— Amazon “swindle (надувательство)” (игра слов с названием планшета для электронных книг Amazon, “Kindle”). Я называю его “надувательством”, потому что он устроен так, что он жульнически лишает читателей книг традиционных свобод.

Например, есть свобода владеть книгой, чего, по словам Amazon, пользователям нельзя. Им можно только получить лицензию на чтение книги на условиях, выбранных Amazon. Далее, есть свобода приобретать книгу анонимно, что по сути невозможно для большинства широко известных книг в “надувательстве”.

Они доступны только в Amazon, а Amazon требует, чтобы пользователи идентифицировали себя, поскольку компания не допускает никаких анонимных платежей наличными, которыми вы могли бы оплатить типографскую книгу. В результате Amazon ведет базу данных, в которой показаны все книги, которые когда-либо прочел каждый пользователь. Эта база данных представляет угрозу правам человека. Далее, есть свобода передать книгу кому-то другому, возможно, после прочтения ее, свобода одолжить книгу людям, когда вам угодно, и свобода продать книгу в букинистический магазин.

Amazon устраняет эти свободы, частично средствами цифровых наручников (вредоносных особенностей в программах, спроектированных для ограничения пользователей, с тем чтобы они не могли этого делать), а частично словами контракта о том, что пользователи не могут владеть книгой — потому что Amazon заставляет их подписывать контракт, в котором говорится, что они не будут передавать, одалживать или продавать книгу. А потом, есть свобода хранить книгу столько, сколько вам угодно.

В этой истории был оруэлловский поворот...

Да, потому что они стерли тысячи копий “1984”. Это было в 2009 году. Эти копии были санкционированными до того дня, когда компания Amazon решила их удалить. После этого было много критики, так что компания обещала никогда больше этого не делать, разве что по приказу государственных органов. Меня это не обнадеживает.

Любое из этих обстоятельств делает продукт “надувательством” — возмутительным поползновением на нашу свободу, продуктом, от пользования которым мы должны отказаться. Я не знаю всех подробностей об их конкурентах, но все они разделяют по меньшей мере некоторые из этих неприемлемых характеристик. Кроме некоторых, на которые вы можете устанавливать книги в документированных, несекретных форматах.

Некоторые из них, может быть, вы могли бы купить где-нибудь за наличные, если автор продает копии. Но проблема в том, что для цифровых книг в общем случае нет способов покупки за наличные или анонимной покупки ввиду того факта, что в Интернете нет системы анонимных платежей.

Для этого можно воспользоваться системой Bitcoin, но это нечто спекулятивное, потому что ее курс колеблется. Я не думаю, что она достигла того уровня, на котором она может быть легкой и удобной в пользовании анонимной системой цифровых платежей.

И она в принципе не анонимна. Вы можете проводить платежи в Bitcoin анонимно, но для этого вам нужно взять на себя некоторые дополнительные хлопоты. Я не помню подробностей, но это достаточно сложно, так что я не думаю, что я стал бы делать это. Я просто продолжаю ничего не покупать по сети.

Есть и другой аспект применения несвободных программ: вы также становитесь плохим соседом.

Когда вас просят обещать не обмениваться с другими людьми, что это значит? Вас просят предать свое сообщество. Так вот, что такое ваше сообщество? Это люди, которых вы знаете, люди, с которыми вы обычно сотрудничаете. Эти лицензии на программы приглашают вас предать людей, с которыми вы обычно сотрудничаете.

Люди употребляют выражения “свободные” и “с открытым исходным текстом”, не различая их, но это разные вещи.

Выражение “открытый исходный текст” было введено в 1998 году людьми из сообщества свободного программного обеспечения. Как вы помните, я дал начало движению за свободные программы в 1983 году. К 1998 году мы достигли уже значительных результатов: много людей писало свободные программы и много людей ими пользовалось.

Но не все они были согласны с философией движения за свободные программы. Многие из них, хотя им нравилось пользоваться и разрабатывать свободные программы, считали нашу философию чересчур радикальной и шокирующей. Они ввели другое выражение, чтобы избегать любых ссылок на нашу философию и представления проблемы как вопроса справедливости и несправедливости.

Итак, вот для чего предназначено выражение “открытый исходный текст”. Для того, чтобы говорить о более или менее той же самой категории программ, но не представлять это как вопрос этики. Они не говорят, что если программа не является программой с открытым исходным текстом, то это несправедливость и вы должны пытаться уйти от нее.

В прошлом вы говорили, что “осуществлению планов движения за свободные программы пытались помешать, и они даже были почти расстроены”. Вы имели в виду такие случаи, как Android (операционная система для мобильных телефонов)?

Android — только один пример общей тенденции большинства людей в сообществе не думать об этом в терминах свободы и справедливости. Сюда входит и “открытый исходный текст”.

А потом, взгляните на более чем тысячу разных дистрибутивов операционной системы GNU/Linux: среди них есть около десяти, которые полностью состоят из свободных программ и разработчики которых сохраняют свои дистрибутивы свободными из принципа, а другие тысяча или около того включают в себя несвободные программы или направляют пользователей к несвободным программам, что моментально облекает несвободные программы законностью и напрямую отвергает философию движения за свободные программы.

А их голос звучит очень громко. Большинство людей, вступающих в сообщество, формулируют свои представления о его сущности, глядя на эти дистрибутивы и людей, которые ими довольны, и по сути только меньшинство в сообществе свободного программного обеспечения относится к несвободным программам как к несправедливости, которую мы не должны сносить. И эти взгляды, конечно, распространяются.

Строго говоря, программы системы Android свободны, но эта система не полна: чтобы на самом деле управлять телефоном, вам нужны другие программы, которые не свободны. Каждому телефону с системой Android нужны и несвободные программы.

Кроме того, многие из них представляют “продукты-тираны”, которые не позволяют пользователям заменять систему. Так что программы в них могут быть сделаны из свободного исходного текста, но если пользователь не может заменять их, то эти исполнимые программы не свободны.

Несмотря на ваши технические достижения в программировании, одним из ваших величайших образцов хакерства было введение GNU GPL, основополагающей лицензии, которая оказала влияние на многие другие.

Ну, лучше сказать, что большинство других лицензий свободных программ было написано как реакция против идей GNU GPL.

Понимаете, GNU GPL — лицензия с авторским левом. Каждая лицензия свободных программ, чтобы ей быть таковой, должна предоставлять вам четыре свободы. Единственный способ получить эти свободы — это если работа выпущена под лицензией, которая вам их предоставляет.

Нынешнее авторское право сделали слишком ограничительным, по умолчанию авторское право распространяется на все. Следовательно, программа может стать свободна только одним способом — если правообладатели помещают на ней формальное объявление, которое предоставляет четыре свободы. Это формальное объявление мы и называем лицензией свободных программ.

Есть много способов сделать это. Авторское лево означает, что есть условие, налагаемое на свободы два и три (как вы помните, это свобода распространять точные копии и копии своих измененных версий). В условии, составляющем авторское лево, говорится, что когда вы их распространяете, вы должны делать это, уважая те же самые свободы в отношении следующего лица.

Так что люди, которые получают копии от вас, независимо от того, изменены они или нет, должны получать те же самые четыре свободы. Если вы складываете что-то из этих программ в новую программу вместе с другими исходными текстами и вносите изменения, эти условия требуют, чтобы вся эта программа давала людям эти четыре свободы, так что вы не можете обратить программу в фактически несвободную, оправдываясь тем, что вы внесли в нее какие-то изменения. Если вы хотите воспользоваться хоть чем-то из этих исходных текстов в своей программе, вы должны сделать свободной всю свою программу целиком.

Я сделал это потому, что я осознавал, что есть выбор: либо люди смогут обращать мои исходные тексты в несвободные программы и пользоваться ими, чтобы подчинять других (возможно, внося в программы изменения), либо я не дам им этого делать.

Тогда я осознал, что если я не остановлю их, то мои программы будут обращать в несвободные, пользователи будут получать мои программы, но они не будут получать свободу, а это будет означать работу против себя, это лишило бы смысла само написание программ, потому что смысл состоял в создании системы, которой они могли бы пользоваться, оставаясь свободными.

Так что я придумал способ предотвратить это, и это было авторское лево.

А как эти идеи авторского лева переносятся на сегодняшний мир служб Интернета и так называемые “облачные вычисления”?

Эти вопросы относятся к программе, то есть к работе, копия которой у вас может быть; но служба — это не то, копию чего вы получаете, так что по отношению к ней эти вопросы не имеют смысла.

С другой стороны, когда вы проводите свои собственные вычисления, вы не должны пользоваться для этого никакими службами Интернета, потому что если вы это делаете, вы утрачиваете контроль над этими вычислениями. Если ваши вычисления проводятся на чьем-то чужом сервере, он их контролирует, а вы — нет.

Так что общая проблема того, что у пользователя должен быть контроль над своими вычислениями, на службы Интернета распространяется, но другим образом.

Несмотря на их практические достоинства, массовой миграции на свободные программы в публичном секторе не наблюдается.

У разработчиков несвободных программ много денег. Они пользуются этими деньгами, чтобы покупать правительства. Есть два способа применения денег, которыми они могут влиять на правительства.

Один из них — подкуп определенных должностных лиц. Это, как правило, незаконно, но во многих странах им это все равно удается.

Другой способ — подкуп самого государства или какой-то другой юрисдикции, и это не противозаконно, но это в равной степени безнравственно.

Несмотря на чрезвычайные финансовые затруднения, в Греции нет общегосударственной политики относительно применения свободных программ в публичном секторе.

Я не хочу сосредоточиваться узко на целях, скажем, экономии денег, потому что эта причина вторична. Настоящая причина, по которой греческому и любому другому правительству следует настаивать на применении свободных программ — контроль над своими собственными вычислениями, другими словами, его информационный и вычислительный суверенитет. А на это стоит выделять деньги.

Поговорим немного о роли, которую свободные программы должны играть в образовании. В последнее время об этом велось много споров.

Школы должны преподавать исключительно свободные программы, потому что они несут социальную миссию: воспитывать добропорядочных граждан для сильного, способного и независимого общества свободы и сотрудничества. В сфере вычислительной техники это значит, что людей учат быть умелыми пользователями свободных программ.

Обучение несвободной программе — это вживление зависимости. Как вы думаете, почему многие программистские компании вручают школам бесплатные копии своих несвободных программ? Потому что они хотят, чтобы школы распространяли зависимость. Это противоположно социальной миссии школ, они не должны делать этого.

Это все равно что давать учащимся вызывающие зависимость препараты. Компании, которые производят эти препараты, были бы счастливы, если бы школы делали это, но на школах лежит обязанность отказываться, даже если препараты бесплатны. Но есть и более глубокая причина: гражданское воспитание.

В школе полагается обучать не только фактам и навыкам, но также духу доброй воли. Привычке помогать другим. В каждом классе должно быть такое правило: “Учащиеся, если вы приносите в класс программу, вы не можете держать ее у себя. Вы должны обмениваться копиями с остальным классом, в том числе исходным текстом, на случай, если кто-нибудь захочет что-то узнать об этой программе. Это значит, что приносить в класс несвободные программы запрещено”. Чтобы показать пример, школа должна следовать своему собственному правилу: она должна приносить в класс только свободные программы и обмениваться копиями со всеми в классе.

Есть еще одна причина, касающаяся воспитания, а именно, воспитания лучших программистов. Чтобы прирожденным программистам стать хорошими программистами, им нужно читать и писать много программ. Только свободные программы дают вам возможность читать тексты крупных программ, которыми люди пользуются в жизни. Далее, вам нужно писать много программ. Это значит, что вам нужно писать тексты в больших программах.

Вам приходится начинать с малого. Это не значит, что вы пишете небольшие программы, потому что в небольших программах трудности крупных программ проявляться даже не начинают. Так что вы начинаете с малого, внося небольшие изменения в существующие крупные программы, а только свободные программы дают вам возможность делать это.

Итак, по нескольким причинам этичное и хорошее образование означает образование с помощью свободных программ и только свободных программ. Многие говорят: “Дадим детям Windows и систему GNU+Linux, чтобы они могли учиться и тому, и другому”. Это то же самое, что говорить: “Дадим детям на завтрак и виски или водку, и воду, чтобы они привыкали пить и то, и другое”.

В школе положено учить хорошим привычкам, а не наркомании, не зависимости. Microsoft знает, что если вы поставите компьютер с Windows и GNU+Linux, большинство детей видит, что в семье пользуются Windows, так что они будут в основном пользоваться Windows.

Нам нужно это изменить, это плохая привычка общества, это зависимость. Школа должна активно уничтожать эту зависимость. Она должна перенаправлять общество на путь, ведущий туда, где у людей есть свобода.

Но помните, что проблема, которую мы хотим решить, больше, чем Microsoft. Apple на самом деле еще противнее, чем Microsoft, и она, кажется, имеет до обидного большой успех в области мобильных устройств со своими ай-штучками.

Не забывайте, что ай-штучки были первыми в тиранской практике, которую в Microsoft опробовали только после них. Это проектирование продуктов, подобных тюрьме, так что пользователи даже не могут свободно выбирать, какие приложения устанавливать, они могут устанавливать только программы, которые были одобрены диктатором.

Ужасно то, что злой гений, Стив Джобс, нашел способ заставить множество людей шумно требовать своего заточения с помощью этих продуктов. Он сделал тюрьму и сделал ее такой сияющей, что люди хотят, чтобы их заточили.

Была колоссальная индустрия по формированию общественного мнения, изо всех сил старавшаяся придать ему благопристойный облик, и Apple изрядно потрудилась, чтобы выжать все что можно из его смерти. Конечно, их реклама работала и когда он был жив, а в газетах и журналах, по-видимому, есть много людей, которые хотят увести внимание общественности от этих проблем свободы.

Говоря об образовании, когда вы были в Лаборатории искусственного интеллекта MIT, вы были частью сообщества. Оно впоследствии распалось, а вы были единственным, кто пошел против течения и не стал работать в большой компании, разрабатывавшей несвободные программы. Что дало вам сил сражаться в одиночку, как партизан в горах?

Я уже был одинок. Сообщество, частью которого я был, уже раскололось на довольно-таки враждебный манер. Так что я был почти совершенно одинок независимо от того, что я собирался делать.

Но кроме этого, бунт моего разума против мысли о пользовании и разработке несвободных программ означал, что это было еще хуже. У меня не было альтернативы, которая привела бы к жизни, которой бы я не стыдился и которая не вызывала бы во мне отвращения.

Что бы вы отметили в вашем воспитании и образовании как повлиявшее на вашу систему убеждений?

Я не знаю. Наверное, идеи свободных программ сформировались в сообществе вокруг меня в MIT, потому что мы практиковали свободные программы, а они делали это до того, как я к ним присоединился.

Я отличался тем, что, хотя другим нравилось делать свободные программы, они были готовы делать несвободные программы, когда это каким-то образом было удобнее или служило другим целям, таким как успех программы или что-то там еще.

Для меня это было тем, что делает ее хорошей, а не плохой, и отбрасывать это было бесполезно. Но мне понадобились годы, чтобы сформулировать эти идеи, что-то вроде десяти лет. В середине семидесятых, даже в конце семидесятых, я еще не пришел к заключению, что несвободные программы просто несправедливы.

Вы охарактеризовали себя как пессимиста, так что я не буду просить вас заглядывать в будущее...

Я все равно ничего бы не увидел. Будущее зависит от вас. Если бы я мог вам сказать, что произойдет, то вам было бы бесполезно пытаться изменить это.

Итак, развитие каких проектов по разработке программ или общественных движений произвело бы на вас особое впечатление?

В настоящее время нет такого проекта по разработке программ, который производил бы на меня сильное впечатление, но я пытаюсь убедить кого-нибудь начать работу над одной довольно специфической свободной программой, которая представляет собой последнее, что нам нужно, чтобы сделать возможным применение видеоускорителей ATI в мире свободы.

Что касается общественных движений, то меня очень впечатляет движение Occupy, оппозиция снижению расходов на социальные нужды в Греции и в Испании, а также движения против уклонения корпораций от налогов, и в основном меня впечатляет, что все больше людей борются против господства в обществе богатой верхушки.